- Увидимся позже, Эми, - сказав это, он открыл дверь нашего дома.
Он не назвал меня Барби. Почему эти мысли крутятся в моей голове?!
- У тебя нет чемодана?
- Я оставил свою сумку внутри у охранника, - он засунул руки в карманы и посмотрел куда-то вдаль. - Это была плохая идея, Эми. Я думал... черт, не важно, что я думал. У меня есть друг в Северо-Западном университете, я могу остановиться у него.
Порыв Чикагского ветра пронесся по улице, и я содрогнулась до костей.
- Ты не должен был делать мне сюрприз. Я ненавижу сюрпризы. Хотя я должна была рассказать тебе об этом давным-давно. И теперь, когда ты это узнал это, не поступай так больше.
Эйви приподнял бровь.
- Я сказал твоему отцу, - его мягкий голос напоминал мне горячий шоколад.
- Отлично. Мой папа знает о моем пар... о тебе больше, чем я.
Сейчас все обретало смысл. Вот почему папа спрашивал, что я чувству к Эйви, когда нам делали маникюр.
- Я думал, что ты хотела, чтобы я приехал.
- Я хотела, Эйви.
Эйви быстро остановился. По всей видимости он мне не поверил.
Вот сейчас действительно неловко: мы не прикоснулись друг к другу, не обнялись, даже не посмотрели друг на друга. Я могу до посинения повторять, как скучала по нему, хотя я и так уже посинела, потому что моя задница отмерзла на такой холодрыге.
- Поговорим в квартире, хорошо?
Он кивнул и последовал за мной. Когда мы вошли, портье отдал Эйви его большую сумку цвета хакки.
В лифте Эйви смотрел строго перед собой, а я стояла позади него. Не могу поверить, что он здесь, в Америке, в Чикаго, в моем лифте!
В моей голове столько вопросов крутиться, но самый главный - почему он здесь? Я думала, он будет на службе до февраля.
Смотря на него, я удивлялась, как за несколько месяцев он изменился. Ух, сейчас он выше и сильней, чем прошлым летом. Очевидно, он много тренируется. Клянусь, его осанка стала более гордой, а взгляд решительней, чего я совсем не помнила. Грубая самоуверенность.
Будущий командир.
От него исходила энергия дикого зверя, словно в лифте он страдает клаустрофобией.
Дверь лифта открылась, и я направилась к своей квартире. Мутт встретил нас громким "Арг!", а его хвост так энергично вилял, и я подумала, что вот-вот и он отвалится, если он еще начнет еще больше радоваться.
Глаза Эйви широко распахнулись.
- Он gadol... большой, - сказал он на иврите, а потом на английском, нагнувшись, чтобы погладить Мутта. Когда Мутт потянулся к его промежности, он спокойно и уверенно сказал: - Умри.
- Не красиво так говорить моей собаке.
Возможно, Эйви не такой, как я думала. Сказать моей собаке "умри" совсем не круто.