Кэрри это в голову не приходило. Но теперь его заинтересовал не сам вопрос, а та ловкость, с которой сенатор использовал его, чтобы сменить тему разговора.
Джейк Петерс был личностью уникальной: он говорил, как типичный рабочий, в его речи все еще мелькали слова «намедни», «нынче», но его широчайшая эрудиция просто потрясала. Коллеги по сенату, знавшие его много лет, каждому полемизировавшему с Джейком Петерсом советовали бы продумать каждую домашнюю заготовку до последней буквы.
Сенатор уже сменил тему.
— Не знаю, как вы, но я сегодня почти ничего не ел. — Он улыбнулся: — У тебя, парень, бывают когда-нибудь предчувствия?
Этого у Кэрри Уайкоффа хватало, но признаваться не хотелось.
— Но вы все-таки здесь, сенатор, — сказал он.
— Я все же не ясновидец, — улыбаясь, продолжал сенатор. — Я очень давно знаком с Бентом Армитейджем и знаю, что для него это очень важно. — Он помолчал. Улыбка погасла. — По крайней мере, мне так кажется. Его я никогда не спрашивал.
— Я бы сказал, — заметил Кэрри Уайкофф, — что это важно для многих. Новое здание означает новые рабочие места, новые фирмы, которые оно привлечет в город, большие налоги…
— Вы все видите в черно-белом варианте? — вмешался сенатор.
Удар пришелся по больному месту. Кэрри Уайкофф по своим воззрениям и политической позиции считался либералом, но часто, к его великому огорчению, ему приходилось слышать упреки в узости позиции и неспособности к диалектическому подходу, и он не знал, как их опровергнуть.
— Я не отрицаю право на иную точку зрения, сенатор, — сказал он и добавил: — Как некоторые.
— Если вы думаете, что дали мне под дых, — беззаботно ответил сенатор, — то ошибаетесь.
В молодом Уайкоффе, как и во многих других конгрессменах и даже некоторых кандидатах на пост президента, чувствовалась упрямая убежденность в своей абсолютной правоте, как у проповедника на воскресной проповеди, и сенатор уже давно понял, что с такими людьми спорить бесполезно. Человек, который абсолютно уверен в своей правоте, в любых других взглядах видит только кощунство.
— Если человек верит в то, что говорит или делает, — продолжал Уайкофф, — то, по-моему, он должен иметь право…
— На что? На насилие? Или на уничтожение списков призывников? Или на то, чтобы подкладывать бомбы? — Сенатор заметил, что Уайкофф заколебался.
— Наша Война за независимость, — наконец сказал Кэрри, — была насильственным выражением недовольства, не так ли?
— Была, — согласился сенатор. — Но если бы ее организаторы и участники не выиграли, а проиграли, им пришлось бы нести ответственность за это, какие бы благородные мысли ни нашли воплощение в «Декларации независимости». Они рисковали головами и знали это.