Институтки. Тайны жизни воспитанниц (Лухманова) - страница 78
Эти перемены разнообразили институтскую жизнь и нарушали утомительное однообразие. Больше было открытых дверей, окон, больше предлогов бегать туда и сюда; «синявки» не торчали вечно за спиною, родных принимали в саду, и с ними можно было болтать свободнее. Да и сад, старый громадный сад, доставлял девочкам много радости. Передняя площадка, усыпанная светлым песком, была удобна для всяких игр. Справа и слева на ней стояли два высоких столба «гигантских шагов»[93], лежали колеблющиеся бревна, закрепленные одним верхним концом, и другие гимнастические игры. В центре сада была большая круглая беседка (на месте которой впоследствии вырыли пруд для купания), направо и налево шли куртины[94] немудреных цветов, затем аллеи, большие лужайки, окаймленные группами густых кустов, внутри которых можно было прятаться, играя в разбойники; задняя аллея, обсаженная старыми ивами, была всегда темна и прохладна.
Прелесть сада составляли еще птицы и кошки. Дети отыскивали птичьи гнезда и по секрету показывали друг другу. На пение какой-нибудь пташки девочки сбегались кучами и слушали ее с замиранием сердца. Природа, вечно влекущая к себе человека, очаровывала девочек и вознаграждала их летом за длинные, длинные месяцы, когда они не видели ничего, кроме классных стен, скамеек да ландкарт[95].
Этой весною в старшем классе произошло необыкновенное событие: маленькая Назарова вывела птенчика из голубиного яйца; весь класс приходил в восторг от этого чуда, и даже классные дамы ради каникульной свободы и слишком уж большой детской радости оставили в покое этот оригинальный эпизод. Дело в том, что Назаровой, Бог весть почему, пришла фантазия упросить истопника Ефрема принести ей с чердака несколько голубиных яиц. Ефрем, угрюмый бородатый солдат, соблазненный четвертаком[96] и ласковым голосом маленькой барышни, принес ей штук пять нежных голубоватых яичек.
«Пансионерки». Художник – Михаил Петров. 1872 г.
«…в жизни всякое бывает, человек отходчив, грусть с него, что с дерева осенний лист, валится, глядишь, на его месте весной другой зеленый уж вырос»
(Надежда Лухманова)
– А вон энто, – указал он на одно с большим темным пятном на боку, – как есть живое, коли вы, барышня, его теперь в теплую паклю обернете да куда в теплое место положите, из него завтра к утречку, а может, еще и сегодня ночкой махонький голубеночек вылезет.
– Вылезет? – с восторгом спросила Назарова.
– Отчего же не вылезти, – философствовал Ефрем, – вылезет и подохнет.
– Подохнет? – девочка всплеснула руками.
– А как же не подохнуть! Вы, к примеру, не птица, а барышня, под крыло вы его не посадите и из клювика, так сказать, кормить не будете.