…Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом —
Значит, в жизни ты был
Ни при чем, ни при чем!
Совершенно неправильное, по всем музыкальным канонам начала века, резкое и грубое окончание песни как гвоздем вбило основную мысль в уши слушателей.
Притихшие и задумчивые офицеры разошлись по каютам, а Балка уволок к себе разъяренный Руднев.
– Хоть бы предупреждал! Ну и нафига? Тебе что, Василий, неймется? Славы первого абордажника российского парового и броненосного флота тебе мало, подавай еще и ярлык главного барда страны?
– Да ладно тебе, нормальная песня. Никаких анахронизмов нет. Почему нельзя-то?
– Стиль никак в эту эпоху не вписывается. Понимаешь? Еще пара таких выступлений, и попалишь ты нас, Василий, чует мое сердце.
Как будто отзываясь на слова капитана, в дверь осторожно постучали.
– Кто там? – тоном, подразумевающим «кого еще черт принес», спросил Руднев. Черт, как ни странно, принес корабельного священника, отца Михаила. Войдя и плотно притворив за собой дверь, отец Михаил с минуту молча пристально смотрел в глаза то Балку, то Рудневу, собираясь с мыслями и явно не зная, с чего начать разговор. Потом, наконец, выпалил.
– Господа, простите, но… Но кто вы?
– Отец Михаил, простите, но я не понимаю вопроса, – выразительно посмотрев на Балка, ответил Руднев. – Судя по тому, что я каждое утро вижу в зеркале, я – Всеволод Федорович Руднев. А это – мичман Василий Александрович Балк, которого, я надеюсь, за героический абордаж его величество произведет в лейтенанты. Если сомневаетесь, можете по последней моде Петербуржского полицмейстерства, Скотланд-Ярда и лично Шерлока Холмса проверить наши отпечатки пальцев, – с очаровательной улыбкой сообщил священнику Руднев.
– Ну, про отпечатки пальцев я не в курсе, Всеволод Федорович. Но вот «отпечаток» души у вас как-то уж очень сильно изменился. Я достаточно давно знаю и господина Руднева, и господина Балка… Так что, простите великодушно, вы – не они.
– Интересно… И откуда же такой занятный вывод, честный отче?
– Не мог Всеволод Федорович, с которым мы каждый третий день чаевничали и который регулярно мне все свои сомнения поверял, разом все это забыть и отринуть. И для души своей и десятка минут от самого Чемульпо не найти! Не мог Василий Александрович, не отличающийся особым слухом и никогда ничего в жизни не сочинивший, сам придумать все эти песни! И не верю я, наконец, что Руднев мог без приказа из-под шпица самовольно пойти на абордаж кораблей под британским флагом… У вас желания исповедаться случайно не возникало в последнее время?