Приятная человеческая усталость унесла мое сознание далеко от звенящей наковальни между двух миров, подальше от небесных потоков. Adieu, моя бедная обреченная на страдания Пэтси. Да, я сделал это, поцеловав ее, сделал, шагнув к ней навстречу. И она улетела. Разве это плохо? Разве я поступил плохо? Кто-нибудь скажет, что плохо? Эй, Хуанито, я совершил хороший поступок? Изгнание Гоблина – хороший поступок? Я погрузился в безмятежный сон. Ярко освещенная комната охраняла мой покой.
Что хорошего я мог сделать для Моны и Квинна?
Через два часа меня разбудил бой часов. Я не знал, в какой части дома они находятся и как выглядят, да меня это и не волновало. В спальне тетушки Куин было спокойно, словно хозяйка поделилась с этой комнатой чистотой и щедростью своей души.
Ко мне вернулись силы. Порочные мелкие клетки моего тела сделали свое грязное дело. Если меня и посещали во сне кошмары, я их не помнил.
Лестат снова стал Лестатом. Но кому это было интересно? Вам интересно?
Я сел.
Джулиен расположился возле небольшого круглого столика между кроватью и дверью в гардеробную. За этим столом обычно ела тетушка Куин. Джулиен был в своем щегольском смокинге. Он курил тонкую черную сигарету. Стелла в прелестном белом платьице сидела на диване. Она играла с одной из тряпичных будуарных куколок тетушки Куин.
– Bonjour, Лестат, – сказала Стелла. – Наконец-то проснулся мой прекрасный Эндимион.
– Все, что ты делаешь, – по-французски сказал Джулиен, – ты делаешь ради себя. Ты хочешь, чтобы эти смертные любили тебя. Хочешь купаться в их слепом обожании. Твоя жажда быть любимым сравнима с твоей жаждой крови. Тебе надоело убивать?
– Твой вопрос лишен смысла. Будучи мертвым, ты должен знать, что к чему, – ответил ему я. – У мертвых всегда есть преимущество перед другими. А у тебя нет ни одного. Ты болтаешься в коридорах потустороннего мира. Я знаю тебе цену.
Джулиен криво улыбнулся.
– Ну и каков твой мерзкий план? – поинтересовался он. – Забросишь меня на Небеса, как проделал это с Пэтси?
– Хм. Почему, собственно, меня должно волновать твое спасение? – спросил я. – Я же сказал, что начал к тебе привыкать. Откуда бы ты ни являлся, я чувствую себя избранным, когда ты удостаиваешь меня своими посещениями. И не забывай о Стелле. Свидание с ней – истинное наслаждение.
– О, ты такой милый, – сказала Стелла и обеими руками подняла куколку. – Знаешь, душка, ты являешь собой эксцентрическую проблему.
– Пожалуйста, объясни, – попросил я. – Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем философствующие дети.