– Только не думай, что я способна на философские умозаключения.
Стелла нахмурилась и одновременно улыбнулась. Кукла шлепнулась ей на подол. Стелла чуть ссутулилась, а потом медленно расслабилась.
– Вот что я о тебе думаю, душка, – сказала она. – У тебя есть совесть, но нет души, чтобы ее подкрепить. Я бы сказала – уникальный случай.
Неприятная дрожь пробежала по моему телу.
– И где же моя душа, Стелла? – спросил я.
Она, казалось, растерялась, но потом ответила:
– Запуталась! Запуталась, как мошка в паучьих сетях! Но твоя совесть летает сама по себе, без души. Это просто удивительно!
Джулиен улыбнулся.
– Мы найдем способ разорвать эту паутину.
– О, так ты намерен спасти мою душу? – поинтересовался я.
– Мне безразлично, куда она отправится, после того как покинет Землю, – ответил Джулиен. – Разве я не говорил тебе об этом? У меня вызывает отвращение телесная оболочка, черная кровь, которая поддерживает в ней жизнь, аппетит, который движет ею, и всепоглощающая гордыня, которая побудила эту оболочку овладеть моей племянницей.
– Ты перевозбудился, – заметил я. – Здесь ребенок. Ты преследовал какую-то цель, прихватив ее сюда в качестве свидетеля. Веди себя прилично в ее присутствии.
Дверная ручка повернулась.
Призраки исчезли. Какие застенчивые!
Кукла упала на диван. Вид у нее был покинутый, и она безжизненно смотрела перед собой большими нарисованными глазами.
В спальню вошли Квинн и Мона. Так как система кондиционирования в особняке Блэквудов работала исправно, Квинн переоделся в свитер крупной вязки и простые широкие брюки. Мона по-прежнему оставалась в роскошном черном платье, которое подчеркивало слабое свечение ее бледной кожи. Шею Моны украшала очень большая камея из великолепного бело-голубого сардоникса.
– Можем мы теперь поговорить? – вежливо поинтересовался Квинн, с тревогой посмотрел на Мону и снова перевел взгляд на меня.
Я понял, что Квинн был абсолютно честен, когда говорил мне о своей любви к Моне. Несчастья Моны – на самом же деле сама Мона, была она счастлива или нет – вытесняли из сердца Квинна его собственные горести и печали. Она милосердно не давала ему, по крайней мере до сих пор, скорбеть из-за потери тетушки Куин и его двойника – Гоблина. Как бы ни поступила со мной эта маленькая скорпионша, его любовь к ней была милостью Божьей.
Чем еще объяснить легкость, с которой он воспринял мой… как бы это сказать… суетный захват великолепной кровати тетушки Куин?
Я подтянулся повыше, сел, облокотившись на подушки, с комфортом вытянул ноги и только тогда согласно кивнул.