Вернемся к неизбежному вопросу о Спасении. Да, я попрежнему существую в относительной вселенной, и не важно, насколько эффектно я теперь выгляжу или функционирую, я вижу себя все в тех же трех измерениях, что и до моей метаморфозы. И следовательно, могу спросить, существую ли я волей-неволей вне Милости, утвержденной нашим Небесным Спасителем самим фактом его инкарнации, произошедшей еще до его распятия, а я твердо верю, что эти два события имели место в истории человечества, они познаваемы и заключают в себе ответ.
Могут ли таинства святой Матери Церкви спасти меня в моем нынешнем состоянии? По первому впечатлению, исходя из моего небольшого опыта и того, как стремительно боль и страдания сменились экстазом и невоздержанностью, я должна прийти к выводу, что самой своей природой отлучена от Церкви.
Но возможно, как бы тщательно я ни исследовала окружающий мир и самое себя, я никогда не получу ответ на этот вопрос. Не приблизит ли меня это незнание к полноте экзистенциального сосуществования с человечеством?
С моей стороны было бы мудро со всем смирением и изначальным стремлением к совершенству признать, что, какими бы бесконечно долгими или, наоборот, невыносимо короткими ни были мои странствия, я так и не узнаю, могу ли я рассчитывать на долю в Искуплении Спасителя. И вероятно, это самое незнание и есть цена, которую я плачу за сверхчеловеческую чувствительность и триумф утоления жажды крови над болью, когда-то мучившей меня, за победу над смертью, которая тиранила меня своим приближением, и неистребимой враждебностью человеческого времени». Ну, что вы думаете?
– Очень хорошо, – сказал я.
– Мне понравилось выражение «волей-неволей», – подал голос Квинн.
Мона подскочила к нему и начала пинать его и хлестать своими страничками по плечам. Он только посмеивался и небрежно отмахивался одной рукой.
– Видишь, это лучше, чем реветь!
– Ты неисправимый мальчишка, – заявила Мона и сама расхохоталась. – Неисправимый, невозможный мальчишка! Ты совершенно недостоин того, чтобы я делилась с тобой своими философскими размышлениями! Что, скажи на милость, ты написал с момента Крещения Кровью, почему твой маленький сверхъестественный мозг высушил все чернила до последней капли?
– Подожди минутку, замолчи, – вмешался я. – Кто-то ругается с охранниками у ворот.
Я встал.
– Боже, это Роуан! – воскликнула Мона. – Проклятье! Не надо было звонить ей на сотовый!
– На сотовый? – переспросил я, но было уже слишком поздно.
– Определитель номера, – пробормотал Квинн, поднимаясь со стула, и обнял Мону.