— Это все? — ледяным тоном поинтересовался граф.
— Да, — кивнула Тины.
— Иного от вас, Адамантина, я и не ожидал. Теперь приступим к обеду, и, надеюсь, вы порадуете меня хотя бы зачатками знаний этикета. Трапезы в ресторациях мне показали лишь, что вы умеете держать в руках столовые приборы. Жакуе, прочтите молитву.
Один из лаев выступил вперед и негромко и четко прочитал молитву, после чего его сиятельство приступил к обеду. Тина последовала его примеру, упорно отказываясь от блюд, предлагаемых лакеями и выбирая то, в приборах к чему могла разобраться. К концу обеда довольная собой девушка, промокнула салфеткой уголки рта и отвалилась на спинку стула, привычно погладив живот.
— Недопустимый жест, непозволительная поза, — тут же отчеканил его сиятельство. — Сядьте ровно, Адамантина, поблагодарите за трапезу.
— Благодарю, — послушно повторила Тина, теряя появившееся благодушие.
— Теперь можете покинуть стол и идти к себе. Отдохните с дороги, вам сообщат, когда будет пора покинуть свою комнату, — граф промокнул губы и поднялся из-за стола.
— Даже нельзя посмотреть ваш особняк? — удивилась девушка.
— Еще успеете. Пока отдыхайте, чтобы не зевать, когда соберутся гости.
И мадемуазель Лоет покорилась, решив оставить исследовательскую деятельность на потом.
В отведенные ей покои Тина вернулась в сопровождении лакея, приставленного к ней сиятельным дедом, как тот и обещал. Лакей, молодой мужчина самой непримечательной внешности, с интересом поглядывал на внучку хозяину, всю дорогу до комнаты бубнившую что-то себе под нос. Из всего ворчания лакей уловил:
— Лопни моя селезенка… Блевать тянет… Дьяволу в зад, — и что-то еще уж вовсе неприличное, но весьма занимательное. Впрочем, уточнять, что означает половина слов, срывавшихся с уст прелестной девицы, мужчина не решился.
Захлопнув дверь перед носом лакея, Адамантина Лоет тут же развязала ленты своих туфелек, задрала подол, дабы не стал помехой, и запустила в полет сначала одну туфельку, после вторую. Затем сознательно ссутулилась и даже прошла вразвалочку, более напоминая сейчас паренька в женском платье, особенно со спины, чем благородную девицу, коей должна была стать после науки его сиятельства. Дойдя до уборной, Тина смачно сплюнула в ночной горшок и почувствовала некоторое облегчение.
— У-уф, — протянула она устало.
Это были тяжелые две недели, в которые уложилась их дорога. Поместье ужасное, дед невыносимый, и путь домой обещал стать долгим и тернистым.
— Я выдержу, — решила мадемуазель Лоет, уже составляя в уме слезливое письмо для папеньки с маменькой. Выглядело оно примерно так: