— Таких как ты в кунку брать нельзя, — пропыхтел охранник, — она тут другим достается. Хорошо что черт сделал бабе две дырки. Хоть и нет его, черта, а все равно хорошо.
С этими словами он подтянул Наташины округлые бёдра выше, сильными руками раздвинул пышные белые ягодицы, прижался всем телом, и вошел одним мощным толчком. Девушка зарыдала от боли и стыда — подобные действия всегда ассоциировались у нее с чем-то грязным и непристойным, предельно унизительным. И теперь это происходило с ней — огромная дубина разрывала ее на части, пробивая, как казалось Наташе, ее внутренности до желудка. Она кричала, пока не сорвала голос, пыталась вырываться, но бугай-охранник цепко держал ее за бедра, размашисто вгоняя свой кол. В какой-то миг боль стала настолько невыносимой, что девушка потеряла сознание, все еще осознавая, что ее продолжают насиловать.
Когда она очнулась, охранник уже стоял у двери, гремя ключами.
— Ты поешь там, — он кивнул на стоящую на полу миску, — не вздумай расплескать — языком заставлю с пола собирать. А если что понравилось — зови. Нас тут трое, зови Фрола Астахова, меня то есть. Можем повторить, здесь мы всегда готовы.
Он мерзко хохотнул и вышел за дверь, зазвенев ключами. Наташа, преодолевая страшную боль, встала и, ковыляя, легла на кровать, ощупывая зад из которого сочилась вязкая жидкость. Наташа в бешенстве стукнула кулачком по кровати, ее тело содрогалось от злых беззвучных рыданий.
Уже позже, когда боль слегка стихла, Наташа ковыляя спустилась с кровати и подняла с пола миску с уже остывшей бурдой. Боль, стыд и унижение переполняли ее, но и они отступали на второй план перед ненавистью. Теперь Наташа хотела не просто выбраться отсюда, она жаждала уничтожения этого вертепа. И осознание бессилия, ничтожества перед поднявшейся тут махиной наполняло ее бессильным бешенством.
За ней пришли скоро. Снова лязгнул засов и в комнату вошел давешний знакомец — Фрол и еще один охранник, столь же уродливый, разве что не рыжей, а темно-каштановой масти. Вдвоем они вывели Наташу в коридор и провели в душ. Фрол при этом держался так, будто и не было ничего — обычный конвоир, с равнодушно-пренебрежительным отношением к узнице. Стоя озябшими ногами на покрытом грибком кафельном полу и моясь куском хозяйственного мыла под чуть теплыми струйками, Наташа думала о том, что еще за мерзости готовит ей это проклятое место.
Рядом на лавке лежала чистая одежда — что-то белое, весьма напоминающее больничный халат. Несколько поколебавшись, Наташа все же одела его — ее собственную, пропахшую потом, грязную одежду у нее отобрали еще перед входом в душевую.