Третью, довольно многочисленную группу составляли люди, уже переставшие быть русскими, но не превратившиеся в советских.
Эти три социальные группы имели совершенно разное мировоззрение, что оказывало соответствующее воздействие на ход военных действий, поскольку граждане одной страны в ряде случаев не находили общего языка друг с другом. Социум тех лет на страницах военных книг нередко выглядит обществом крайней подозрительности. Враги виделись повсюду. Одновременно нельзя отрицать бытовавшего недоверия ко всему советскому. И это взаимное недоверие тоже было фактором, который очень сильно влиял на моральный дух армии. В состоянии шока, паники многие просто не понимали, за что они должны воевать. Именно этим объясняется определенное количество людей, сдававшихся врагу добровольно.
В мемуарах и многочисленных архивных источниках мы можем найти информацию о совершенно разном поведении советских войск при столкновении с врагом. Например, пограничники, танковые части, авиация зачастую сражались до последнего патрона. В то же время пехотные дивизии проявили себя слабо. А. А. Музафаров объясняет это четкой сегрегацией – своего рода кастовым принципом при отборе в армию. Закон 1939 года о всеобщей воинской повинности отменил ограничения на призыв в армию по классовому признаку. И люди, которых ранее вообще не допустили бы к службе, потом составили кадры народного ополчения. С другой стороны, наиболее идейно подкованную молодежь направляли именно в пограничные войска, войска НКВД, танковые части и вообще в технические рода войск. Связано это было и с физическими качествами, и с образованием, но главное, что обязательно прописывалось в инструкциях, – с политической благонадежностью. В экипаже каждого танка должен был быть минимум один коммунист или комсомолец.
Конечно, сейчас эта тема приобрела большую актуальность, и историки отмечают риск ее излишней мифологизации и политизации. Но мне до сих пор неясно, почему данная проблема не изучалась в контексте трагической даты 22 июня. Ведь, казалось бы, определенная связь между различными событиями лежит на поверхности.
Итак, к концу июня 1941 года была занята большая часть Белоруссии. В этой ситуации ни оккупационным войскам, ни местному населению не было ясно, что именно теперь нужно делать. Постепенно у германского военного руководства зрело понимание того, что в этом году война не закончится. Соответственно, понемногу начала изменяться геббельсовская пропаганда. Несмотря на то что Гитлер воспринимал советских граждан не иначе как варваров с востока, которые не заслуживают никаких поблажек, с населением оккупированных районов нужно было что-то делать, в том числе использовать его в экономическом плане. По этому вопросу в германском руководстве единого мнения не было. И такое положение дел сохранялось вплоть до весны 1942 года, когда фронт уже более или менее стабилизировался и стало понятно, какие земли находятся под контролем Германии. Третий рейх начал осуществлять в большей степени однозначную политику.