— Поплакать? — недоверчиво переспросил Густав.
— Если сейчас волна Атлантического океана устроит кораблю бортовую качку и стаканы, упав, разобьются вдребезги… Или если вы по небрежности опрокинете свой… Тогда я буду плакать. А после на сердце у меня полегчает.
— Не понимаю, — выдохнул жених Эллены.
— Душа человека время от времени просится наружу, — сказал кок. — Человек должен готовиться к смерти — там, где может достичь в этом совершенства. Он должен тренироваться в умении отрекаться от себя. Мы привязываемся к каким-то вещам, но сами вещи к нам не привязываются. Поверьте, стаканам безразлично, лежат ли они в шелковом футляре или — в виде осколков — на морском дне. Деньгам, о которых мы все так много говорим, неважно, кому они принадлежат и для чего служат. Они не принимают ничью сторону. И не остаются с умершими. Они странствуют, странствуют…
Густав молчал.
— Однако пейте же поскорее, — поспешно сказал кок. — Не стоит искушать судьбу.
Они выпили.
— Теперь еще по одной, — предложил кок.
— Не стоит искушать судьбу, — ответил Густав.
— Стаканы для того, чтобы из них пить, — настаивал кок. — Против этого не возразишь. Между прочим, я ими пользуюсь постоянно.
— Как это понимать? — спросил Густав.
— Бывают вечера, когда жир давит мне на сердце, — сказал кок, — а мой молодой помощник уже улегся спать. И сопит так сладко. Я же о чем-то думаю; но сам не понимаю о чем. Тогда-то мною и овладевает искушение. Тогда мне хочется что-то потерять. Или совершить что-то, чтобы пришел мой конец. Ах, у меня такой плохой сон. Я по полночи не сплю, даже больше. И вот, значит, я бужу парня. Он, заспанный, выбирается из-под одеяла. Я достаю из футляра стаканы. И наливаю в них виски или что там у меня есть. И парню, хочешь не хочешь, приходится со мной пить. И я все жду, когда его неловкая от усталости рука выронит стакан. Или когда алкоголь настолько усыпит его бдительность, что хрусталь разлетится вдребезги. И я наконец смогу выплакать свои слезы. Десять лет уже я владею этим набором. Несколько раз один из стаканов переворачивался. Но — оставался целым…
— Пейте же скорее, — прибавил он слова, прозвучавшие как рефрен.
Оба выпили. Кок наполнил стаканы в третий раз.
— В последнее время мне кажется, что я наконец понял, о чем так упорно думаю по ночам, — начал он снова.
— Я, собственно, спустился сюда, — осторожно вклинился Густав, — чтобы кое о чем вас спросить.
— Я думаю, — невозмутимо продолжил кок, — что спится на этом корабле еще хуже, чем на других. У здешних стен наверняка есть уши. А если вогнать нож в деревянную переборку,