— В смысле?
От подобных новостей я почувствовала, как на спине у меня зашевелились микроскопические частицы волос.
— Это что, шутка такая? — спросила я охрипшим голосом и повернулась к рыцарю храма, — скажите, что вы пошутили!
— Прости, Ярослава, мы действительно забыли об этом сказать, — начал оправдываться Вернер, — а потом решили смолчать, потому что не собирались вешать на тебя такие обязательства, понимая, что у вас все было по-другому, тебя никто не хотел ломать.
Очень сильно не люблю в диалогах частицу «не».
— Что же изменилось?
— А ты дорогая моя, — ухмыльнулся кардинал, — лезешь туда, куда не надо. Но можешь выбирать, либо отправишься в дорогу со мной сейчас, мы устроим показательное следствие, чтобы никто не думал, что ему все дозволено только потому, что он так талантлив. Либо задумываешься о замужестве и как все нормальные курсантки, спокойно готовишься войти в семью.
— Он хочет сказать, что тебя либо муж усмиряет, либо инквизиция, — с жалостью отозвался Шармад, но мне было тошно смотреть на всех них.
Это что же получается, шаг вправо, шаг влево, никакого расстрела, а голимый шантаж?
— Вернер, это для этого ты вытащил меня из дома, чтобы я потом гнила в каких-то застенках? — с некоторой горечью проговорила я, в упор глядя на рыцаря. Может, ему и было что сказать в свое оправдание, но он только молча отвел взгляд.
Мерзавец.
А ведь был момент, когда он мне даже понравился.
— Ну, хорошо, господа, — решилась я и мысленно пропев любимую песню среди обитателей моего детского дома «Врагу не сдается наш гордый Варяг..», заявила, что готова отправиться в места лишения свободы.
Повисла напряженная пауза, и было приятно наблюдать, как у всех присутствующих изумленно вытянулись лица. Не ожидали они от меня такого решения, думали, попереживаю, да побегу искать тех, кто у кого денег больше, чтобы упасть им в ноги и попросить выпить в обмен на ласку и верность.
Не думаю, что в тюрьме святой инквизиции будет намного тяжелее, чем карцере, где я росла. Туда на три-четыре дня отправляли всех провинившихся детей, даже если проступок был сущий мелочью, такие уж были порядки.
Ни еды, ни воды, ни света мы не видели, спали сидя, потому что ноги вытянуть было не возможно. Один раз я в таком месте как-то просидела больше двух месяцев, когда отказалась избивать новенького, не ставшего делиться своими вещами из дома. Мне было жалко ребенка, по воле несчастного случая оказавшегося в нашей стали и как могла, встала на защиту. Разозлилась я тогда страшно, даже не помню, как смогла справиться с шестеркой напавших подростков, которые были на два-три года старше меня.