Он рассмеялся. Порылся в карманах, достал зажигалку, закурил. Понял, что сигарета, которую он мял в руках во время своего рассказа, безнадежно сломана, бросил ее прямо на пол, вытащил из пачки другую.
— Все эти хороводы вокруг меня она водила с одной-единственной целью — сделать то, что она задумала. Вы знаете, наверно. Не хочу об этом говорить. Никак не мог потом отделаться от мысли, что все это она — моими руками… Будто и у меня тоже руки в крови…
Он все-таки закурил, и, воспользовавшись паузой, Ева спросила:
— О чем вы говорите? Что такого она сделала?
Мужчина посмотрел на Еву, потом уставился на дым сигареты. Смотрел долго, с тупым выражением на лице. Потом ухмыльнулся хитро и спросил меня:
— Она не написала об этом? О, это не странно. Ей всегда хотелось сохранять хорошую мину, даже при самой плохой игре. Как похоже на нее. Если действительность не соответствует ее видению, перепишем ее. Например, начнем все сначала…
— Так о чем она не написала? И почему вы считаете себя соучастником? Вы-то что сделали?
Задав последний вопрос, я почувствовал что-то вроде страха. Может быть, этот странный человек и есть самое страшное из того, чего мне нужно было опасаться? Зачем я пришел сюда? Ах да. Ева была в опасности. Он забрал Еву. Но с чего я вообще решил, что визит к этому незнакомому человеку мне столь необходим? Судьба? Сейчас она вмешается и тогда… Он закончит свой рассказ. А потом… Убьет нас? К этому все шло? Именно так все должно было закончиться? Это было бы, пожалуй, даже пошло, если бы не было так страшно. Страх был настоящий, глубинный, ничего общего не имеющий с трусостью.
Я посмотрел на Еву. А как она с этим справляется? Чувствует то же самое? Тогда почему она так внимательно слушает, неужели не понимает, чем это все для нас может обернуться…
— Я рассказал ей все. Все, что знал об оперативной работе. Мне приходилось присутствовать на задержаниях, и я знал все инструкции. Я все ей рассказал. Хотя уже тогда догадывался…
Нет, конечно, я не думал, что она собирается его убить. Мне в наших вечерних разговорах, перемежавшихся ее ласками, чудилось другое. Его больше нет. Не знаю, почему: бросила ли она его, сбежал ли он сам от нее. Ведь в такой ситуации возможны только два варианта. Мне почему-то казалось, что она его не бросала. Потому что столько в ней было неразделенной страсти в это время, столько горечи и отчаяния. Разумеется, она всего этого не показывала. Это, знаете ли, как когда человек твердо стоит на ногах, здраво рассуждает и ходит уверенной походкой, а от него на километр разит спиртным. Вам, разумеется, этого не понять, а в наши времена для многих такое поведение было залогом успешной карьеры. Вот и Вера. И рассуждала здраво, и улыбалась, и даже ласки ее были как-то особенно изысканны. Но разило от нее отчаянием и пустотой. А ласки — да что там, она просто была мне чрезвычайно признательна. Наконец-то, после стольких лет знакомства, я оправдал ее надежды — дал ей именно то единственное, что нужно в данный момент. И она благодарила меня от души.