В сорок нам казалось, что семьдесят лет — это дряхлость, малоподвижность, сниженный интеллект и отсутствие интереса к жизни. Поэтому мы много лет посвятили занятиям йогой и тому, что теперь называется правильный образ жизни. Когда она снова постучала в наши двери, нам было по семьдесят два года. Мы обе были дома. Мне нездоровилось, я провела день в постели. Поэтому на звонок даже реагировать не стала. Лежала себе в спальне и читала книгу. Мы никого не ждали. Могла соседка забежать, да и только.
Валентина открыла дверь и сказала:
— Катя, у нас гости, — и делала мне страшные глаза, и вообще гримасничала, а я все никак не могла взять в толк.
Пока она не спросила, ты не станешь возражать, если я воспользуюсь лестницей и достану кое-что со шкафа.
Из-за ее плеча на меня серьезно смотрела совсем юная девочка. Лет пятнадцати. Красивая, тоненькая, но — совсем девочка. Можно сказать — ребенок. Но именно этот ребенок был тем чудовищем, которое мы ждали целых тридцать лет.
Гостья была, как всегда, немногословна. На вопросы не отвечала, смотрела свысока и, как только получила свою шкатулку, тут же направилась к двери. Я слышала как хлопнула входная дверь, попробовала подняться, но голова закружилась, и я со стоном опустилась на кровать. Но через несколько минут я все-таки справилась с головокружением, встала, проклиная свою болезнь, и… обойдя всю квартиру поняла, какая у меня замечательная сестра.
Она не растерялась. Она пошла за ней. Так мы узнали кто она такая, где живет, как ее зовут. С тех пор мы все время были рядом с ней. Наверно, ее родители, пока живы были, не знали о ней всех тех подробностей, что знали мы. Мы переодевались, гримировались. Да-да, парики, театральный грим — все по-настоящему. У нас целый арсенал. Сначала нам все это казалось игрой, увлекательной игрой. Есть у человеческой натуры такое странное свойство. Знаете, когда мы что-либо затеваем, у нас и фантазия работает, и размах, и планов громадье. Это не только к нашей истории относится, это во всем так.
Но время идет, будни берут свое, мелочи затягивают, цель размывается. Мы столько лет следили за Ингой, а ничего так и не смогли, ничегошеньки. То ли ума у нас не хватило, то ли задача непосильная, то ли произошло вот это самое размывание, о котором я говорю. Поначалу мы записывали каждую мелочь: куда она ходит, с кем встречается, чем занимается. Потом сочли это излишним. К чему? Два года записей — и что? Все как-то пошло по инерции. Да и посудите сами — как ни крути, а выходило — все какой-то бред. Растет себе девочка, ей всего семнадцать, а мы следим за ней как за злодейкой какой. А она — обычный ребенок. Ровесница нашего внука. Живет себе и живет, никаких злодейств не совершает. А что планы уже вынашивает, раз за дневником явилась, так через пять лет нам все это казалось чуть ли не нашей фантазией. Пока она не встретила вас.