Директор ответил мягкой, чуть усталой улыбкой. Он стоял у незашторенного окна. За холодным стеклом темнел зимний вечер, фиолетово-синий, расцвеченный огнями городской жизни. Бесконечным потоком белых искр падал снег, и тени снежинок скользили по стеклу.
— Сядьте, Софья. — Он указал на свое кресло.
Соня с недоумением и робостью опустилась на кожаное сидение.
— Будьте любезны, возьмите бумагу, ручку, — чарующим ровным голосом продолжал шеф. — Нужно составить текст.
Пауза. Он как будто забыл о ней, задумчиво созерцая падение снежинок.
— Какой текст? — тихонько напомнила о себе Соня, когда от молчания стало жарко дышать.
— Я не сказал? — обернулся Ольгерд. — Поручаю вам очень ответственное дело. С ним справитесь даже вы. Скоро новогодние праздники. И по традиции каждый год наша компания рассылает поздравления партнерам и постоянным клиентам. Составьте поздравление, возьмите список адресов у Люсиль, закупите бланки и распечатайте. Вы ведь умеете обращаться с принтером.
— Да, но… — густо покраснела Соня. — А почему бы не разослать е-мейлы?
— Это традиция, — усмехнулся шеф. — И наши клиенты слишком старомодны. Некоторые из них старше промышленной революции и не дружат с техникой в принципе. Боюсь, они не оценят цифровые сообщения.
Соня кивнула. Взяла дрожащими пальцами ручку с золотым пером, приготовилась писать под диктовку черновик поздравления.
Голос шефа, тихий и вкрадчивый, проникал ей в уши, разливался по телу точно сладкий яд, парализуя волю и сознание. Соня не могла понять, что такое с ней происходит. Она то мучительно краснела, то бледнела, дрожала от холода — и одновременно с тем покрывалась испариной от прилива жара, как в лихорадке. Он неторопливо ронял слово за словом, обычные формулы официальной вежливости. Но ей слышалось за ними нечто другое.
Продолжая диктовать, Ольгерд подошел. Встал рядом. От его близости у Сони, кажется, наэлектролизовались все волоски на теле. Она едва понимала, какие буквы выводит неверной рукой на девственной белизне бумаги, проклиная себя за невозможные каракули.
Но не на корявые, прыгающие строчки, напоминающие кардиограмму умирающего, не отрывая глаз, смотрел Ольгерд. Сегодня на девушке был не свитерок, а строгая шелковая блузка. С расстегнутой пуговкой, с дразнящим воротничком, открывающим шею.
— Вам следует носить распущенные волосы, — произнес он ровным тоном. И Соня не сразу поняла, что это записывать не нужно. — Позвольте, я…
И он, продолжая диктовку, принялся с нежнейшей осторожностью освобождать ее вьющиеся, непослушные локоны от оков множества шпилек-невидимок, от вульгарной резинки, собиравшей недлинные пряди в глупый пучок высоко на затылке. Шпильки с тонким звоном падали одна за одной на безупречное черное зеркало лакированного стола, и Соня всякий раз вздрагивала всем телом.