Впрочем, я не намеревался надолго задерживаться в этом заведении. Мне не понравилось, как меня здесь встретили. Поэтому я особо не реагировал на условия содержания.
Я хотел было забраться на шконку, которая меня ждала, но увидел руку, протянутую мне соседом снизу.
— Меня Стасом зовут. Стас Копра. На последнем слоге ударение. Это не фамилия, а погоняло. Когда его неправильно произносят, я обижаюсь. Фамилия — Копровой.
Руку я пожал, а представляться вторично не стал. Ладонь у Стаса была сильной. Но меня, тренированного офицера спецназа, крепким рукопожатием не испугаешь. Моя кисть, конечно, поменьше, но сухая, жилистая и жесткая. Стас словно испытывал меня. Я ему не уступил.
— Впервые в СИЗО?
— Надеюсь, что и в последний раз.
— Не зарекайся. Жизнь всегда по-своему нами крутит. Сейчас ты тоже не рассчитывал, а попал сюда.
— Я осознанно все делал, не убегал, хотя мог бы. Свидетелей не убирал, а ведь мои солдаты сделали бы это по одному моему знаку.
Я застелил постель, разулся и одним махом оказался на своей шконке. Но спать мне уже почему-то не хотелось. Да и отключаться, наверное, было опасно, когда рядом, на соседней верхней шконке, по-прежнему сидел уголовник, агрессивно настроенный против меня.
Даже при тусклом свете я видел, что он сплошь расписной. Татуировок не было разве что на лице. Я не знаток тюремной символики, однако слышал, что перстни на пальцах рисуются за каждую ходку. Лучи, расходящиеся от них, символизируют количество лет, проведенных в заключении.
Подсчитать все это я никак не мог. Но эта личность вызывала у меня подозрение. Как и тот тип, который сидел под ним. Я сомневался в том, что этого парня следователь таскал ночью на допрос. А днем услышать от него что-то обо мне он еще не мог.
Этот самый субъект и начал разговор, когда Стас Копра, мой сосед снизу, спокойно лег спать:
— Давай, капитан, рассказывай, за что ты мальчонку расстрелял.
Я промолчал.
— Ты не знаешь, наверное, что есть у нас такой закон. Каждый новичок, который в камеру подселяется, о своем деле рассказывает, — довольно мягко проговорил расписной. — А потом по тюремному радио про него сообщается чистая и полная правда. Так что лучше сразу не врать. Себе дороже выйдет.
— Давай, лепи, а мы послушаем, — настаивал его сосед снизу.
— Могу и залепить! — резко проговорил я. — Готов сразу сказать, что ты наседка, на кума работаешь. Думаю, ты уже не одного нормального парня сдал.
Я, кажется, умело использовал те немногие слова из тюремного лексикона, которые знал. Вообще-то в армии они не в ходу. Более того, их употребление наказуемо. Но ведь каждый из нас, спецназовцев, живет среди людей, а они бывают очень даже разные, с каким угодно прошлым.