Нефартовый (Гусев) - страница 86

Насест ходил ходуном, Москва оставалась для меня глухонемой, а на поле дело шло к страшной для нас в турнирном смысле ничьей. И вдруг словно прорвавшееся сквозь туман горных вершин и некомпетентность незадачливых андоррских связистов слово: «Работай!» И тут же удар и второй гол нашего капитана, как будто и он вместе со мной получил аналогичную команду, но уже от какого-то неведомого режиссера. Так началом моей части репортажа на 57-й минуте стало сообщение о решающем мяче сборной России.

После финального свистка я постарался как можно быстрее спуститься вниз по лесенке. От греха подальше. Да и хотелось срочно узнать, что там с Александром Ширко: наш форвард уходил в раздевалку, отчаянно хромая на одетую в пластиковый мешок со льдом ногу.

«Саша, что-то серьезное?» — Мой вопрос потонул в страшном грохоте. За спиной рухнул насест с несчастным коллегой.

Я встретил его восемь лет спустя в Санкт-Петербурге, где мы снова играли с Андоррой. И после почти ностальгического рукопожатия услышал долго копившуюся претензию. «Я тогда сломал ногу. Из-за вас. Вы же не дождались меня, вскочили и нарушили равновесие…»

С тех пор, когда добрые советчики говорят мне, что комментатор должен обязательно соблюдать баланс, я прекрасно знаю, о чем идет речь.

О покойном либо хорошо, либо ничего — говорим мы, когда вспоминаем ушедшего, не зная или забыв, что у древних греков звучало это немного по-другому: о покойном либо хорошо, либо ничего, кроме правды.

Вдвоем с хоккейным тренером Анатолием Тарасовым мы отправлялись в Канаду. Нашей командировке, в которой я должен был совмещать функции корреспондента ТАСС и переводчика Госкомспорта, предшествовала довольно странная сценка в стенах последнего. Во время обычного для загранпоездок инструктажа я накручивал на пальце еще свеженькое обручальное кольцо. Дело было в феврале 87-го, а осенью 86-го после четырехлетнего знакомства я стал мужем очаровательной телетайпистки аппаратной союзной информации общего для нас агентства.

Юная Оля Домрачева училась на вечернем отделении журфака МГУ, параллельно принимала и печатала на телетайпе тассовские корреспонденции со всей страны, а в итоге доросла до должности младшего редактора. Кстати, из нас двоих только один, вернее, одна имеет настоящее журналистское образование.

Забегая вперед, скажу, что если на протяжении многих лет о «необычную» девичью фамилию, которуя моя жена гордо решила не менять в замужестве, спотыкались паспортистки, гаишники, таможенники и акушеры, то с появлением на мировом олимпе белорусской биатлонистки Дарьи Домрачевой варианты: «Домрачё́ва», «Домрáчева» и «Добранчева» — сразу же испарились. А любимым жестом визовых офицеров в аэропортах при проверке ее паспорта стало нажатие воображаемого курка с неизменным «пиф-паф».