Наконец, после финального tara tantara teino, Дункан в последний раз ударил по струнам, и его руки в ликующем жесте взметнулись вверх.
— Здорово поешь, — выдохнула она. — Как заправский менестрель.
Он принялся лениво перебирать струны маленькой щепочкой, сделанной из гусиного пера.
— Музыканты редко забредают на север, а зимы там длинные. Приходится развлекать себя самим.
— В твоей семье, наверное, принято петь каждый вечер.
Мелодия, всхлипнув, оборвалась. Резким движением он отложил инструмент в сторону.
— Ты не должен был навязывать себя королю.
Джейн моргнула. Она всего-то и сделала, что упомянула его семью, а он немедля отдалился от нее и выбранил. Ее захлестнула обида. Если бы он знал, кто она на самом деле! Тогда бы он понял, у кого из них двоих больше прав беседовать с королем.
— Но ведь ничего плохого не случилось. — На мгновение она задалась вопросом, что разозлит его больше, узнай он правду — ее пол или ее происхождение.
— Да что ты. А если я не успею тебя подготовить? Какое, по-твоему, мнение сложится у короля обо мне?
Она забыла о его отце. Без помощи короля его не вызволить на свободу. Своим вмешательством она легко могла все испортить.
— Прости. Я поступил необдуманно, — пробормотала она. Как можно надеяться сойти за мужчину, если все ее поступки продиктованы женской импульсивностью?
— Ты привык думать только о себе, верно?
Краска стыда опалила ее лицо и спустилась ниже, заливая шею. Ее навязчивая тяга к независимости в устах Дункана прозвучала как эгоизм. И он был прав. Сам он вел себя как настоящий мужчина и, не увиливая, нес на своих плечах груз ответственности за общежитие, за своего отца, даже за оборону границ от вторжения. А какими благими поступками могла похвастаться она сама? Чего хорошего она сделала людям? Родной сестре и той отказала в помощи.
Джейн расправила плечи. В темноте было не рассмотреть выражения его глаз, и она нащупала его руку, твердую и разгоряченную после перебора струн.
— Я сказал, что ты будешь мною гордиться. Так оно и будет. Обещаю.
Он порывисто стиснул ее пальцы, и ее сердце заколотилось, толчками разгоняя волнение вверх по руке, к горлу и дальше по всему телу, дразня перевязанные груди и угрожая выпустить ее секрет наружу, как птичку из клетки, даже если ее рот останется на замке.
Она потянула пальцы на себя, но он не ослабил рукопожатия.
— Друзья навек? — разрезал темноту его голос.
— Клянусь, — вырвалось у нее. Это слово будто бы обладало властью соединить их на всю жизнь, породить между ними узы сильнее кровных.
— Не разбрасывайся обещаниями, дружок.