Другим повезло больше. Им снятся мужчины с ласковыми руками, красноречивые в своей нежности. Пальцы, которые гладят щеку, проводят по приоткрытым губам, как слепые по азбуке Брайля. Руки, которые разгорячили спящую плоть, коснулись грудей и зажгли огнем бедра. Руки, которые раскрывают, мнут. От их жара плоть поднимается, как хлеб.
Некоторым снятся преступления, оружие и деньги. Чаша с мечтами, которые растаяли, как последний снег. Я там. Вижу, как удивленное лицо работника заправки расплывается в яркий коллаж из месива крови и кости.
Ложусь отдыхать в заветной квартире с белым ковром, утилизатором отходов, посудомоечной машиной и отдельной парковкой. Выманиваю у пожилой пары все сбережения и праздную победу за бутылкой брюта и бутербродом с севрюгой. Осторожно вынимаю из пазов стеклянную дверь в двухэтажном доме в Мар-Висте. Расплачиваюсь за шубу в «Сакс» краденой кредиткой «Американ Экспресс». Лучший русский соболь, золотистый, как коньяк.
Слаще всего сны о свободе. Явственно ощущаю в руке руль, упругую педаль газа, вижу приборную панель, которая показывает полный бак. Ветер в окно, мы не включаем кондиционер, упиваемся живым воздухом. Мчимся по скоростной полосе, следим за указателями на Сан-Франциско и Нью-Орлеан. Обгоняем на трассе фуры, их водители возмущенно сигналят пневматическими клаксонами. Пьем на заправках содовую, перекусываем в придорожных кафе сырыми бургерами, заказываем всего впрок. Слушаем по радио кантри, ловим Тихуану, Чикаго, Атланту, Джорджию и ночуем в мотелях, где администратор берет деньги, не поднимая головы.
В корпусе Барнебург Б моя соседка по камере, Лидия Гузман, видит во сне, как шествует летом по бульвару Уиттиер. Бодяжные наркотики пульсируют сальсой в ляжках, обтянутых дешевым скользким нейлоном. Латиносы млеют от медленного движения потных бедер под невозможно узкой юбкой. Ее смех отдает опаленным солнцем, агавой и червячком в бутылке с текилой.
А чаще всего нам снятся дети. Прикосновение маленьких рук, блестящие жемчужные ряды мелких зубов. Мы всегда теряем детей. На парковках, на рынке, в автобусе. Оборачиваемся и зовем: «Шаванда! Лус! Астрид!» Как же мы вас потеряли? Мы ведь так внимательны, отвернулись только на мгновение… С полными руками сумок одиноко стоим на тротуаре. Кто-то украл наших детей.
Мама.
Они могли посадить ее за решетку, но не могли остановить трансформацию реальности в ее голове. Вот чего никогда не понимала Клэр — как матери удается по своему желанию менять лицо мира. Некоторые преступления настолько неуловимы, что за них не накажешь.