— Абсолютно безобидное.
Он поднял стакан, посмотрел на янтарную жидкость и медленно пригубил, с наслаждением закрыв глаза.
Хорошие новости застали меня врасплох.
— А для чего оно?
— Ускоряет всасывание лекарств через кожу. Так действуют никотиновые и прочие пластыри. Приклеиваешь — и благодаря ДМСО вещество попадает через кожу прямо в кровь. Классная штука. Помню, давным-давно народ боялся, что хиппи начнут обмазывать смесью ДМСО и ЛСД дверные ручки в общественных местах. — Он засмеялся, поднес стакан к губам. — Стали бы они тратить кислоту на добропорядочных придурков!
Я нигде не могла найти бутылку. Проверила под раковиной на кухне и в ванной, посмотрела в ящиках… В нашей квартире прятать было особенно негде, да и вообще, не в мамином это характере. Я не ложилась спать, ждала ее. Она вернулась поздно с красивым молодым человеком, черные кудри которого спускались до середины спины. Они держались за руки.
— Это Иисус, — представила она. — Поэт. А это моя дочь, Астрид.
— Привет, — сказала я. — Мам, можно тебя на секундочку?
— Тебе пора спать… Сейчас вернусь. — Она улыбнулась Иисусу, выпустила его руку и прошла со мной на затянутую сеткой веранду.
Мама снова стала красавицей, круги под глазами исчезли, волосы струились водопадом.
Я легла. Она прикрыла меня простыней, погладила по щеке.
— Мам, куда делась та бутылка из Мексики?
Она продолжала улыбаться, но ее глаза сказали все.
— Не делай этого! — взмолилась я.
Она поцеловала меня, погладила холодной рукой по голове и ушла. Ее рука всегда оставалась прохладной, несмотря на жару, горячие ветра и пожары.
На следующий день я набрала номер Барри.
— «Туннель любви…» — донесся пьяный женский голос и хихиканье.
Вдалеке послышался бархатный голос Барри. Он взял трубку.
— Алло!
Я хотела его предупредить, но теперь все забылось, перед глазами стояло только мамино лицо, когда она вышла от него в тот день. Как она раскачивалась, как раскрывала рот… Да и что я могла ему сказать? «Осторожнее, ничего не трогай, ничего не ешь»? Он уже и так ее опасался. Если я скажу, ее могут арестовать. Нет, я не причиню боль моей маме ради какого-то Барри Колкера и его трахающихся статуэток. Заслужил! Раньше надо было думать!
— Алло! — повторил он.
Женщина что-то сказала и идиотски засмеялась.
— Ну и пошли вы в жопу! — произнес он и повесил трубку.
Больше я не звонила.
Мы сидели на крыше и смотрели на луну, красную и огромную в пахнущем гарью воздухе. Она висела над городом, точно над доской для спиритических сеансов. Вокруг греческим хором выли сирены, а мать безумным низким голосом шептала: