Это ее рассмешило. Ей нравился конкурс красоты. Мы как-то смотрели вместе. Напились, ходили взад-вперед по гостиной с пыльными шелковыми цветами и картинно махали рукой, как королева красоты.
— Если мы поженимся, ты будешь подружкой невесты.
Я видела в ее зрачках торт с фигурками жениха и невесты и кружевной глазурью, такое же платье и авто с белыми цветами… А все проезжающие машины сигналят.
— Приду обязательно, — заверила я и представила компанию подростков, которые хотят прожить жизнь по тексту популярных песен. Стало грустно.
— Ты тоже сойдешься со своим другом, — сказала она, чтобы смягчить удар. — Он тебя дождется!
— Конечно, — ответила я, точно зная, что никто никого не ждет.
На следующий вечер Ивон собрала кое-какую одежду, лошадь и радио, но оставила на комоде фотографию телевизионного актера в рамочке. Рина дала ей немного денег, перевязанных резинкой. Мы все ждали на крыльце серый, в грунтовке, «Катласс» Бенито. И она уехала…
На наковальне августа город лежал парализованный и отупевший от жары. Пейзаж полной поверженности. Тротуары съеживались под солнцем. Хлорированный воздух был спертым и враждебным, как атмосфера мертвой планеты. На переднем дворе большой олеандр цвел, как свадебный букет или небо в вертушках звезд. Я вспоминала мать.
Сьюзан все еще не звонила. Много раз я хотела позвонить сама и потребовать встречи. Но нет! Это шахматная партия. Сначала срочность, потом ожидание. Я не стану бегать и умолять. Продумаю ходы и выстрою оборону.
Теперь я просыпалась очень рано, чтобы захватить глоток-другой прохлады. Стояла на крыльце и смотрела на гигантский старый олеандр. Ствол толстый, как у дерева. Достаточно поджарить пастилу на веточке, и ты покойник. Готовя напиток смерти для Барри, мать варила его килограммами. Зачем дереву столько яда? Олеандры выживают и выпускают тысячи восковых бутонов в любых условиях: им не страшна жара, засуха и отсутствие ухода. Так зачем яд? Нельзя быть просто горькими? Они же не съедают жертву, как, например, гремучие змеи. Как мать уваривала его, очищала, словно ненависть… Может, дело в ядовитой земле Лос-Анджелеса, ее ненависти и черствости, о которых мы предпочитаем не думать? Может, растение сконцентрировало все это в своих тканях, и оно не источник яда, а очередная жертва?..
К восьми на улице становилось невыносимо, и я шла в дом готовить Таше обед. Эта новая тринадцатилетняя девочка спала на месте Ивон и ходила в школу на летние занятия для отстающих. Серьезная и молчаливая. На верхней губе только-только начинал заживать вертикальный шрам. Она вздрагивала, если окружающие двигались слишком быстро.