Когда не могла спать, я выходила босиком на теплый, точно живой, асфальт заднего двора, где дуэтом пели сверчки. Мелкий белый щебень на цветочных клумбах сиял в лунном свете, и их бесплодные очертания подчеркивались воткнутыми через равные промежутки пластмассовыми георгинами. Я отправила маме рисунок дома в море асфальта и щебня, а она ответила стихотворением про младенца Ахиллеса, которого мать окунула в темные воды, чтобы сделать бессмертным. Легче не стало.
Я сидела за садовым столом из красного дерева и слушала соседскую музыку. Их ставни всегда были закрыты, но джаз на саксофоне пробивался сквозь деревянные дощечки, интимный, как прикосновение. Провела пальцами по темному лезвию старого маминого ножа, представляя, как вскрываю вены на запястьях. Если лечь в ванну, ничего не почувствуешь. Если бы не мама, я бы ни секунды не колебалась. На весах сохранялось шаткое равновесие: с одной стороны — вся моя жизнь, с другой — ее письма, легкие, как пожелание спокойной ночи, как прикосновение руки к волосам.
Я игралась с ножом — расставляла пальцы на детской горке и втыкала между ними лезвие: раз-два-три-четыре-пять, раз-два-три… Игра не становилась менее увлекательной, когда острие нечаянно вонзалось в пальцы.
Дорогая Астрид!
Я знаю, что ты сейчас учишься терпению. Ничего не поделаешь. Только старайся, чтобы ничто не потерялось. Замечай все, запоминай каждое оскорбление, каждую слезинку. Вытатуируй их на внутренней стороне своего сознания. Наука о ядах очень полезна. Я тебе уже говорила — художником становятся только по принуждению.
Мама.
Без перкодана я поняла, почему матери бросают детей в супермаркетах и на игровых площадках. Раньше я и не представляла это нытье, бесконечные требования, необходимость постоянного внимания. Я врала Марвел, что нам назадавали докладов, и скрывалась после школы среди библиотечных полок, читая книги по маминому списку. За одним столом со мной сидели старики с газетами на рейках и ученицы католической школы, которые прятали в учебниках по истории журналы для подростков.
Я читала все: Колетт, Франсуазу Саган, «Шпион в доме любви» Анаис Нин, «Портрет художника в юности», «Луна и грош» о Гогене и короткие рассказы Чехова, которые хвалил Майкл. Миллера у них не было, зато был Керуак. Прочитала «Лолиту», герой которой совсем не походил на Рэя. Слонялась среди стеллажей, водила пальцами по корешкам книг. Они напоминали вежливых и самоуверенных гостей на блестящей вечеринке.
Однажды на полке приключенческой литературы мне в глаза бросилось название. Я принесла книгу на свой стол, полистала мягкие страницы цвета слоновой кости, игнорируя тяжелые взгляды девушек в белых блузках и клетчатых свитерах, и нырнула в нее, как жарким днем — в бассейн.