— Тебе что было сказано, дурень? Вы — некишальц! Некишальц, а не шуншвальц! Какого Владетеля вы полезли в атаку?
— Так скучно же, старейшина, — прогудел здоровяк. — Уже восьмую атаку до нас так дело и не доходит. Все время нас задвигаешь. Скоро мхом покроемся.
— А вот вовремя надо было приходить, — сварливо отозвался Нушвальц, правда, уже тоном ниже. — Другие-то вон — камни таскали, стену строили, древки для дротиков рубили. А вы — на тебе, пришли на все готовенькое. Только ушванце да «барсами» помахать.
— Так мы уже четвертый день после боев покойников в ущелье выкидываем, — обиженно протянул здоровяк. — Сколько уж попрекать можно.
В этот момент старейшина наконец-то заметил Грона. Он смерил его сердитым взглядом, усмехнулся и ехидно произнес:
— Ну, здравствуй, зятек…
Здоровяк обернулся, дернулся, а потом пробормотал:
— Я это… пойду я, старейшина… пора мне это…
— А чего так неласково? — усмехнувшись, спросил Грон, когда здоровяк отдалился на более-менее приличное расстояние.
— А то, — сердито начал Нушвальц. — Ты долго моих девок мучить будешь?
— Я? Как?! — опешил Грон.
— А так! — рявкнул старейшина. — Долго мне еще внуков ждать? Так ведь и помереть могу, очередную твою просьбу исполняя! Думаешь легко мне было уговорить людей выйти навстречу этим… этому мясу? Знаешь, что мне все старейшины говорили? С какой стати шейкарцы должны защищать Насию? Кто нам насийцы — отцы, братья, сватьи? Но я же сделал! А ты?.. — и старейшина досадливо махнул рукой. Грон, слегка опешивший от такого наезда, некоторое время помолчал, а затем осторожно начал:
— Прости меня, Нушвальц, я все понимаю. И я принимаю твои обвинения. Да, так и есть. Я виноват, но дело в том, что…
— Хочешь сказать, что на тебя открыта охота? И что твои близкие, находящиеся рядом с тобой, тоже являются целями? — усмехнулся старейшина. — И что? Разве жизнь устроена не так, что мы можем умереть в любой момент — от дрогнувшей руки на охоте на снежного барса, от горного обвала, от невесть где подцепленной лихорадки, да просто надышавшись дыма от сырого дерева в очаге? И что теперь — не жить совсем? — он вздохнул. — Когда я умыкнул мать моих девочек из Рода Ушмешильц, за мной открыло охоту аж сорок человек. Отец, братья, племянники, сговоренный жених моей девочки и вся его семья. Нам пришлось пять лет скрываться в дальних ущельях, время от времени укорачивая на голову вышедших на наш след очередных преследователей, пока все чуть успокоилось, и я смог договориться с семьей моей жены. Но знаешь, что я сделал сразу же после похищения? Едва только скинул ее с плеча на охапку прошлогодней травы, — Нушвальц расплылся в довольной улыбке, а затем гордо заявил: — Заделал ей моих девочек! Вот так! — потом вздохнул и произнес уже куда тише: — Жизнь идет своим чередом, Грон. И горе, голод или опасности — совершенно не повод для того, чтобы она остановилась. Что от нас останется, если мы перестанем рожать детей? Кости в земле? Ты точно хочешь именно такого конца?