Между тем Леська по приказу деда сбегал в город и привез цыгана с мажарой и шестами. Белугу вытащили на берег.
Дед подошел к ней, перекатил ее вместе с Леськой на спину, затем вспорол ножом брюхо и, страшно напрягшись, вырвал огромный ястык, полный черной икры.
— Купишь в аптеке буру,— бросил он внуку.
Цыган приладил к телеге два длинных шеста в виде лестницы без ступенек, и по ним дед, цыган и Леська стали кантовать рыбину, подпирая кольями ее знаменитые семь пудов. Дед остался с белугой, а Леська пошел в гимназию. Уходя, он оглянулся на деда. О хате тот уже позабыл. Он стоял около своего счастья не только довольный, но даже гордый.
Но Леська никакого счастья в своем глубоком горе не чувствовал. Хату было, конечно, жаль, но как ее оплакивать, если впереди расплата за Севастополь… Захотят ли друзья разговаривать с ним?
Оказалось, однако, что его сгоревшая хата сняла всякую обиду. Все уже знали о несчастье Бредихиных и горячо его обсуждали.
— Дом не мог загореться сам! — заявил Саша Листиков.— Его подожгли. Так и папа говорит.
— Домик был застрахован? — спросил Артур.
— Нет, конечно.
— Тогда нужно всем нам пойти к Сеид-бею и потребовать, чтобы он восстановил хату. Иначе в суд!
— Что ты! Он повесится, а не заплатит,— уныло протянул Леська.— Мы ведь им как сучок в глазу со своей хатой.
— А суд? — сказал иронически Гринбах.— Что предводителю суд? Мировой пьет с ним в «Дюльбере» каждую неделю.
Начался урок. Все уселись за свои парты.
В сущности, это была самая обыкновенная гимназия. Необыкновенной делало ее только одно: море. Оно подымалось до средины окон.
Вошел директор. Все встали. Не приглашая сесть, он сделал перекличку. Оказалось, что нет Шокарева.
— Но ведь он только что здесь присутствовал. Я видел его из окна своего кабинета.
— Он действительно был, вы совершенно правы, но вдруг почувствовал себя плохо! — сказал языкатый Уля Канаки.
— Ну! Неужели плохо? Надо будет позвонить Ивану Семеновичу.
— Да, да,— сказал Канаки развязно.— Обязательно надо!
Директор поглядел на него неодобрительно, поковырял карандашом в ухе и ничего не сказал. Продолжив перекличку и по-прежнему не приглашая гимназистов сесть, он вдруг зычно воззвал:
— Листиков!
— Я!
— Прошу ко мне.
«Не ожидая для себя ничего хорошего», как писалось когда-то в бульварных романах, Листиков неуверенно вышел к доске. Директор повернул его лицом к классу и возложил руку на его плечо:
— Господа! Я счастлив отметить прекрасный поступок ученика Листикова Александра. В течение ряда лет собирал он в Коктебеле коллекцию сердоликов, он очень любил эту коллекцию, лелеял ее, но нашел в себе благородную силу преподнести свой труд правителю Крыма его высокопревосходительству Джеферу Сейдамету.