Директор зааплодировал. Два-три гимназиста, из передних, конечно, рядов, не выдержали директорского взора и тоже захлопали.
— Его высокопревосходительство господин Джефер Сейдамет,— продолжал директор,— высоко оценил этот поступок. Он прислал на мое имя для Листикова двадцать пять рублей николаевскими деньгами.
Листиков вспыхнул до слез. Углы губ задрожали. Ничего не замечая, директор снова зааплодировал. Теперь уже весь класс разразился иронической овацией.
— Не огорчайся, Саша! — крикнул Гринбах.— Впереди еще двадцать тысяч!
Листиков с ненавистью взглянул на Гринбаха и скользнул к своей парте.
— Бредихин, ко мне!
Елисей пошел как на заклание.
— Тебя я ни с чем поздравить не могу, Бредихин. Напротив, вынужден сообщить неприятность: последние три года ты был стипендиатом «Общества спасания на водах». Теперь ты не будешь стипендиатом…
— …«Общества спасания на водах»,— подхватил Улька Канаки.
— Да, именно! — подтвердил директор, теперь уже грозно окинув Ульку взором действительного статского советника.— Общество не желает больше заботиться о человеке, которому не дорога честь его родного города.
Леська стоял понуро, точно у позорного столба.
— А теперь реши-ка мне вот какую задачу. Это будет для тебя полегче, нежели решить вопрос, с какого борта подъехать к яхте.
Директор набросал мелом что-то четырехэтажное и отошел в сторону. Леська стал решать. Медленно и неверно. Класс молчал. Никто не пытался подсказывать. Все надеялись на звонок, но он, как назло, запаздывал.
Д и р е к т о р.— Ну! Все?
Б р е д и х и н.— Все.
Д и р е к т о р (взглянув на решение).— А почему никто не протестует?
Молчание.
Д и р е к т о р.— Ну, вот ты, Гринбах, ты смог бы решить эту задачу?
Г р и н б а х.— Смог бы, конечно.
Д и р е к т о р.— Пожалуйста!
Г р и н б а х.— А зачем мне это нужно?
Д и р е к т о р.— То есть как это — зачем?
Г р и н б а х.— Но ведь все равно, как бы блестяще я ее ни решил, больше четверки вы мне не поставите.
Д и р е к т о р (усмехаясь).— Ах, вот в чем дело! Но ведь на пять знает алгебру один господь бог, я знаю на четыре, а ты, в лучшем случае, можешь знать на три.
Г р и н б а х.— Да, но то, что дважды два — четыре, бог, вы и я знаем одинаково хорошо.
Класс расхохотался и зааплодировал. Это уже смахивало на мятеж. Директор покраснел, с минутку подумал и наконец пришел к выводу:
— Выйди из класса, Гринбах.
Но тут зазвонили к перемене, и из класса за Гринбахом хлынули все. Это уже и вовсе было похоже на революцию. Директор подхватил журнал и удалился.
К концу дня явился Шокарев. Шел урок анатомии. Преподавал городской врач Антонов, который никого из гимназистов не знал в лицо.