— Кто там? — послышался сонный голос.
— Бредихин.
— Чего надо?
— Будет сегодня работа или нет?
— Сегодня не будет.
— А завтра?
— Послезавтра будет.
— Почему же вы не объявляете об этом? Люди стоят тут с шести часов, а вы себе сны смотрите.
— А это не твое собачье дело. Ишь ты! Все стоят, дожидаются, и ничего, а этот… Барина из себя строит!
— А вы не грубите! А то я вас так прохвачу в газете, что…
— В буржуазной прессе? — ехидно захихикал голос.
Эта ловкая реплика резанула Елисея до боли.
— Товарищи! — обратился Леська к рабочим, несколько снизив тон.— Сегодня работы не будет. Наведайтесь послезавтра.
Рабочие начали расходиться. Нюся пошла рядом с Елисеем.
— Зачем вы с ним так грозно разговаривали?
— А зачем он заставляет народ ждать, покуда проспится?
— Он всегда такой.
— Ничего. Переучим.
— И потом вы назвали нас «товарищи». Разве ж так можно?
— А вы что, трусите?
— Да. Не за себя. За вас.
— А чем я вам так дорог?
— Хороший человек. Тем и дорогой.
Елисей остановился и внимательно посмотрел ей в глаза. Он о чем-то думал.
— Скажите, Нюся, как вы относитесь к указу Врангеля о восьмичасовом рабочем дне?
— А что?
— Вы согласны с тем, что это обман народа?
— Согласная.
— И я согласен. А ваши друзья и подруги согласны?
— Не спрашивала.
— А как вы думаете?
— Думаю, что и они тоже.
— Но если так, почему же мы это терпим?
— А что мы можем? Война! На войне генералы хозяева. Ах, эта война! До чего ж надоела! Хоть бы уж как-нибудь кончилась.
— Почему же «как-нибудь»? Народ столько крови пролил, а вы, пролетарка, говорите «как-нибудь».
Нюся покраснела.
— Ну, прощайте! — сказал Елисей сурово.
— До свиданья,— прошептала Нюся, виновато глядя студенту в глаза.— Вы на меня сердитесь?
— А вы как думаете?
*
Аким Васильевич хмуро вошел в комнату Елисея и сунул ему бумагу.
— Вот. Состряпал. Не знаю, то ли это, что вам нужно.
Бредихин прочитал:
«Эпиграмма
на барона Врангеля
Ты пляшешь Англии в угоду.
Но как пред ней ни лебези,
Никто моральному уроду
Не скажет: „О, ich liebe Sie!“».
— Чудесно! — воскликнул Бредихин.— Вы гений, Аким Васильевич. Но мне нужно резче и понятнее. Эта вещица легко дойдет до интеллигенции, но простой народ ее не осилит. Все-таки кончается она немецкой фразой.
— Да, но какой! После германской оккупации все население знает, что такое «Ich liebe Sie». Что-что, а уж это знает.
Елисей зорко взглянул на Беспрозванного.
— А ведь вы правы! Пожалуй, так. Надо только написать в русской транскрипции: «Их либе зи». Ну, давайте вашу эпиграмму.
— Что вы думаете с ней делать?
— Напечатать большим тиражом.
— Вы с ума сошли! Кто же ее пропустит?