Леську поразила схожесть этой мысли с мыслью Тугендхольда. Там разговор шел о живописи, здесь — о поэзии, но выводы одни и те же.
— Но тогда получается, что вкуса вообще нет!
— Может быть, и так…— прошептал Валерьян, потрясенный репликой Елисея.— Эта идея мне в голову не приходила. Она ужасна. Но… может быть и так. Я не люблю спекулятивную логику. Я привык исходить из реальных фактов. Вы правы! То, что во времена символизма считалось образцом вкуса, сегодня звучит безвкусицей. Это подмечено гениально! У Перекопа стоит красное войско. Весь Крым слышит его дыхание. Всё в Крыму живет горячим ожиданием его прихода. Каждое дерево, каждая былинка. О людях я уже не говорю. Возьмите любого человека: вся жизнь его сейчас строится в расчете на то, что со дня на день в Крым вторгнется командарм Фрунзе. Ах, Фрунзе… Вы знаете его биографию? Ведь он студент, ничего общего не имевший с ремеслом войны. И вот — командарм. Только революция знает такие чудесные судьбы.
Леська глядел на Валерьяна с глубокой симпатией. Это незаурядный человек. Мыслящий. Он только не в состоянии долго сосредоточиться на одной какой-нибудь теме. И в этом его болезнь.
Пришло время обеда. В течение дня Леська с интересом слушал Валерьяна, который говорил безостановочно. За едой он продолжал говорить. Но говорили и мать с дочерью, привычно не обращая внимания на речи Валерьяна.
— Сегодня на рынке масло вздорожало на пятнадцать керенок,— сказала старая дама.
— А возьмите язык Блока. Посмотрите, как он начал грубеть. Вы читали его «Двенадцать»?
— Читал.
— Но почему вздорожало масло? — возмутилась дочь.— Ну, хорошо, я понимаю — хлеб. Мужики все на фронте, и у нас поэтому неурожай: сеять некому. Но коровы? Ими ведь занимаются женщины!
— У Блока в «Двенадцати» один солдат угрожает: «…Ужо постой, Расправлюсь завтра я с тобой!»
— Но может быть, коров съели? — сказала старая дама.
— Пусть. Но где же телята?
— И телят съели.
— Вы заметили в этой строке неприличный сдвиг? Простите, при женщинах не решаюсь пояснить точнее. Никогда не поверю, что такой пластический и музыкальный поэт мог не услышать этого сдвига. Но в том-то все величие Блока, что он пошел на грубость, ибо почувствовал, что сейчас язык поэзии не может пахнуть лилеями. Это Блок. А знаете ли вы молодых поэтов — Маяковского и Есенина? Слыхали о них?
— Нет.
— У Маяковского есть даже такая мысль: «Улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать». Кажется, так. Во всяком случае, за смысл я отвечаю. Этот же поэт заявил, что в нашем языке остались только два настоящих слова: «сволочь» и «борщ».