— А может быть, прямо из Севастополя?
— Из Севастополя быть не может: там советская власть.
— Давайте, давайте, ребята! — закричал хозяин невода Анесты.
Рыбаки снова потащились от воды к дюнам, вытаскивая сажени мокрых канатов и обливая брезентовые штаны солеными каплями. Но Леська напряженно следил за горизонтом и вдруг воскликнул:
— Военный корабль!
Он бросил лямку и побежал к пристани. За ним понеслись трое молоденьких греков. Портовой матрос Груббе поднял бинокль, взятый из сторожки, и, ликуя, закричал:
— Крейсер «Румыния»! За ним «Трувор». Это десантный транспорт!
Крейсер остановился на рейде. Через пять минут с него слетели два гидроплана и ушли по направлению к вокзалу. Население со всего города бросилось на пляжи.
Крейсер молчал. Так прошел час. Население начало расходиться. И вдруг борт крейсера вспыхнул и окутался желтоватым дымом. Грянул залп. Через секунду над пристанью пронеслось удивительное звучание, похожее на мирный всплеск шаланды где-нибудь у домашней купальни. И вскоре грянул взрыв и поднялся раскидистый дуб серого дыма в самом фешенебельном районе дач. Прошла еще минута, и снова борт озарился пламенем.
Услышав канонаду, евпаторийцы вместо того, чтобы прятаться в подвалах и погребах, снова кинулись к берегу. Ковыляли даже знаменитые греческие старухи. Еще бы: часто ли увидишь такое?
Леська ошалело глядел на корабль. Солнце ударило по иллюминаторам, и они зажглись огнями «Св. Эльма». Для белогвардейцев этот крейсер возник, точно предвещающий гибель силуэт «Летучего голландца». Короче говоря, в глазах Леськи крейсер был объят всеми морскими легендами. Белые почувствовали их еще острее. Когда грянули первые удары орудий, татарский эскадрон аллюром «три креста» поскакал дорогой на Симферополь. Теперь этот марш уже не сопровождался музыкой. Вскоре по той же дороге зафыркал выграновский «фиат». Драп шел совершенно открыто. Между тем «Румыния» вела огонь по дачной местности, где высились самые красивые здания города: театр и публичная библиотека.
Тут Леська очнулся. Он бросился в сторожку, сорвал с одного из пробковых буйков красный флажок и, взобравшись на пристанскую мачту, начал сигналить: «Мы свои!»
И случилось самое потрясающее в Леськиной жизни: крейсер послушался его и перенес огонь в степь.
Корабль на рейде… Его привел приятель Бредихина юный слесарь Сенька Немич. Крейсер пришел по зову маленькой группы партийцев. Партией был и сам крейсер. За ним стоял красный Севастополь. За Севастополем — могучая Совдепия. Залпы «Румынии» были для Евпатории голосом «Авроры», но крейсер не казался меньше от того, что брал не Санкт-Петербург, а маленький приморский городок: революция — везде революция, подвиг — всюду подвиг.