* * *
В замке Юнглинстер царила уже совсем другая атмосфера, чем та, которую инквизитор запомнил по предыдущему вечеру. Наряду с горем, наряду с трауром по погибшим родственникам и друзьям появилась радость, полная глубокого, озлобленного удовлетворения. Ибо двора Бастарда уже достигли вести о победе императорских войск и о разгроме мятежников. Однако Ловефелл был первым, кто мог так точно описать битву, и Бастард попросил его, чтобы он рассказал собравшимся в зале гостям обо всём, что видел. Инквизитор, когда хотел, был замечательным рассказчиком, так что теперь своими словами он рисовал перед глазами собравшихся пластичное изображение боя, особое внимание уделяя описанию прекрасной атаки фламандских аркебузиров и хваля их за то, что они вели себя так спокойно и были так дисциплинированы, что внешне создавалось впечатление, что они участвуют не в бою, а в параде. Инквизитор увидел полные удовлетворения улыбки на некоторых лицах, когда красочно описал бегущих в панике крестьян, топчущих друг друга бунтовщиков, кричащих от ужаса и без пощады уничтожаемых преследующей их кавалерией.
– А вы, господин? Зарубили какого-нибудь хама? – Поинтересовался один из сидящих за столом рыцарей.
– Я признаю, что это посредственный повод для гордости, но мне были назначены другие задачи, а не сражение, – спокойно ответил Ловефелл, хотя сразу увидел, что это утверждение не снискало ему признания в глазах гостей Бастарда. Но это признание ему ни в малейшей степени и не было нужно.
– Ну что ж, не у каждого в сердце играет военная нота, – констатировал рыцарь и, не обращая уже внимания на инквизитора, повернулся к соседу.
– Если позволено спросить, господин Людвиг, не знаете ли вы кое-что ещё? – Ловефелл обратился к хозяину замка. – Пойман ли Хакенкройц?
– А как же! – Бастард плеснул в ладоши. – Имперские медики, кажется, заботятся сейчас о нём, миленьком.
Ласковое слово пугающе прозвучало в его устах. По-видимому, он сам отдал бы часть своего здоровья, лишь бы только Хакенкройц попал на аахенскую площадь для казни, будучи здоров и полон сил.
– Тут в замке уже бьются об заклад, когда его светлость император велит его освежевать. Я думаю, что седьмого июля.
– В канун Иисуса Римского – пробормотал Ловефелл. – Я думаю, что вы можете оказаться правы, ибо это, в конце концов, через месяц.
– А завтра в полдень я приглашаю вас на спектакль, – радостно сказал Бастард. – Правда, Хакенкройца у меня нет, но зато два десятка этих жуликов нам удалось схватить живьём. И каждый из них сыграет свою роль в этом театре. Там мои люди уже ломают головы, что и как сделать, чтобы они умерли в таких муках, чтобы ад, куда они отправятся, показался им сущим раем.