Уайтгауз скосил глаза на милые морщинки у глаз Дороти, на её ладони, по-детски сложенные под щёкой, и положил книгу на место:
— Читает всякую пакость целую ночь, не понятно, как ещё не организовала феминистскую секту, — Уайтгауз скинул ноги на ковёр, ощутил пальцами прохладный ворс, сладко потянулся, оглядывая хрустальную люстру, лепнину потолка и милых амурчиков в углах на цветочном фризе. Затем он по-кошачьи поднялся, обошёл кровать и укрыл жену одеялом. Он выключил кондиционер и вышел на веранду.
Ветер раннего летнего утра был нежным, как дыхание ребёнка. Он пах июньскими травами, речной свежестью и озоном недавнего дождя. Голубое небо Индианы, древние курганы в излучине Огайо, залитое проснувшимся солнцем, украшенное белоснежными облаками, парило над окрестными жилыми кварталами и мостами. За городом, насколько хватало глаз, расстилались кукурузные и ячменные поля. В листве рощицы, отделявший их дом от воскресной улицы, пели иволги и возились воробьи. Кот Дрейк лениво пересекал двор, с наигранным равнодушием посматривая на пару голубей из голубятни соседа. Голуби сидели на перекладине качелей и крутили белыми головками, высматривая, где можно было покормиться. Иногда они поворачивались друг к другу и совсем по-человечьи принимались целоваться клювами и ворковать. Жужжали шмели, порхали бабочки, шуршали цикады.
По черепичной крыше соседнего особняка, видневшегося из-за зарослей акации, едва сохраняя равновесие, двигался пузатый Сэм Веллингтон, в домашних тапочках и шортах. Он держал в руках шест с блестящей металлической флюгаркой в виде петуха. Он изредка помахивал шестом, заставляя голубиную стаю нарезать круги над крышами пригорода.
Птицы с нежным шелестом летали, сжимались в полёте в компактную группу, рассыпались поодиночке, образуя кольцо.
Уайтгауз не смог долго смотреть на эти перестроения, зажмурился и отвернулся.
— Привет, Рональд, как дела? — заметив Уайтгауза, сосед по приложил ладонь к козырьку бейсбольной кепки с логотипом местного университета, — как дети?
— Нормально, Сэм. Спасибо, что спросил, — Уайтгауз помахал ему, — заходи вечером, у Арни день рождения.
— И сколько ему, пятнадцать?
— Четырнадцать.
— Совсем старик.
Оба с видом старейшин индейского племени покачали головами.
— Вот и младший твой, — не переставая взбадривать голубей, сказал Сэм.
Хлопнула калитка и под стеблями акации, давно превратившейся в галерею, во двор вбежал Джорджи. Распугав голубей, и смутив кота, мальчик подпрыгнул и повис на перекладине качелей, после чего начал интенсивно подтягиваться. Так он обычно заканчивал пробежку.