"Едут! Едут!" - пробежало по толпе. - "Везут!"
И действительно, по рю Арколь к паперти Собора Нотр-Дам медленно двигалась длинная процессия: четыре закрытых повозки с судьями и членами папской комиссии, за ними в богато украшенной повозке представители короля Гийом де Ногаре и Ангерран де Мариньи, затем в окружении солдат еще две повозки - открытых для всеобщего обозрения. На каждой из них, стоя на коленях, находилось по двое заключенных - сгорбленных и жалких.
Впереди торжественной процессии, раздвигая плотный строй зевак, шли королевские стражники и угрожающе размахивали булавами. Народ, сгрудившийся перед Собором, с криками шарахался в стороны, пропуская обоз. Наконец, достигнув паперти, процессия остановилась.
Из передних повозок в своих фиолетовых и черных сутанах с дзимаррами и фашьями, с малиновыми биреттами на головах выбрались несколько епископов и прелатов - самодовольных и важных. Неторопливо и вальяжно поднялись они на помост, встали, образуя полукруг и с настороженностью оглядывая толпу. Во главе этой группы находился Арно д'Ош, епископ Альбанский, назначенный папой старшим для проведения следствия. Рядом с ним встали Гильом де Бофе - епископ Парижа, архиепископ Нарбоннский, епископы Байё, Менда и Лиможа, мэтр Матвей Неаполитанский - апостолический нотарий и архидьякон Руана, архидьяконы Тренто и Магеллона, а также настоятель церкви в Экс-ан-Прованс. Тут же встали и Ногарэ с Мариньи.
Вслед за судьями, звеня цепями на руках и ногах, на помост поднялись и обвиняемые тамплиеры - Великий магистр Ордена Жак де Моле, командор Нормандии Жоффруа де Шарне, командор Аквитании и Пуату Жоффруа де Гонневиль и, наконец, Гуго де Перо, досмотрщик Франции. Все четверо были уже не молоды, а годы, проведенные в тюрьме, унижения и пытки, которым эти люди подвергались, сделали их даже похожими друг на друга. На каждом была изорванная одежда, у всех были длинные и нечесанные седые волосы на голове и в бороде.
Помогая им взойти на помост, солдаты, совершенно не стыдясь, проявляли грубость и пренебрежение, на которое бывшие рыцари уже мало обращали внимания. Их поставили лицом к толпе народа, в шаге друг от друга, чтобы каждого можно было хорошо рассмотреть. Все четверо производили удручающее впечатление. От их былого величия не осталось и следа.
- Еретики! - раздались крики из толпы. - Кровопийцы! Так вам и надо! Поделом!
Через минуту для оглашения приговора вперед выступил епископ Альбанский, желчный человек, основной чертой которого давно стало недоверие к каждому ближнему. Сутана висела на его плечах, как на вешалке, плохо скрывая болезненную худобу епископа. Тень волнения пробежала по лицу священника. Дрожащими руками поправив на голове биретту, он развернул перед собой лист пергамента и, подождав, пока народ притихнет, торжественно произнес: