— Константин! Вас Пушкин хочет спросить. Спрашивайте, я его позвал.
— …Это мы привыкли — чтобы с солдата сто шкур…
— Всего и нужно, что отправить их в ту же Грецию, и пусть там…
— Скажите, Константин, вы стрелялись в четырнадцать лет?
— Меня растили иезуиты, какое уж там «стрелялись».
— А я стрелялся! Да ещё и из-за женщины, каково?
— Да вы, дружище, тот ещё повеса, — бледный Раевский встал, упираясь в скошенный потолок мансарды. — Выпьем за вас.
Александр Львович стоял в дверях минут пять. Он давно уже не бывал в таких компаниях, всё вертелся где-то с краю чужой дружбы и веселья. В его лета жалеть о чём-то было поздно, и особенного стремления вновь оказаться в центре застолья Александр Львович не испытывал. Только стоял и слушал разговоры.
— Это всё для виду, Александр! Для виду! И вы, Иван Дмитриевич, не думайте. Я не таков. У меня душа…
— Войны вам не хватает. Осторожно, я уронил очки! Не двигайте ногой!
Александр Львович несколько раз ударил толстым и мягким кулаком о стену.
— Письма вам пришли, — сказал он.
— Ал! — лександр Львович! — икнул Якушкин. — Милейший! С-садитесь.
— Вы ведь подлинный хозяин пира, — согласился Пушкин. — Что ж вы не пьёте вместе с нами?
— Ради Бога, не говорите о письмах, — попросил Орлов. — Слышать не могу ни о каких письмах.
— А это не вам, — Александр Львович бросил на стол между бутылок два конверта. — Одно от Инзова, вы, Александр Сергеич, ознакомьтесь, вас касается. А это вам, господин Якушкин. Нынче утром пришло.
— …Вот такая, представьте, и вышла оказия. Поручик этот…
— Вы празднуете что-то? — поинтересовался Александр Львович.
— Справляем тризну по гувернантке, — сказал Охотников. — Так вы меня не слушаете! Поручик, значит, был большим любителем…
— Т-тавайте, — у Якушкина немного заплетался язык.
Он распечатал конверт и подошёл к окну, вчитываясь.
— Я после прочту, — отмахнулся от письма Француз. — Что там Инзов может написать?
— Дозволяет вам остаться в Каменке ещё на некоторое время, — Александр Львович протиснул живот между стульев и взял со стола яблоко. В мансарде и без того было тесно, а с приходом Давыдова — и вовсе не повернуться. — Поздравляет с наступающим Новым Годом.
— Поздравьте и его от меня. А всё-таки, не хотите присесть к нам за стол?
— Пойду я, — Александр Львович, хрустя яблоком, стал проталкиваться обратно к двери.
— Тихо, — изменившимся голосом произнёс Якушкин. — Тихо, господа.
— А? — Орлов отставил стакан и завозился на диване, пытаясь повернуться к Ивану Дмитриевичу.
Из Якушкина разом выдуло весь хмель; он застыл у окна, худой и неустойчивый, широко раскрыв водянистые глаза.