Черницкий, с бесстрастным выражением слушавший капитана, при этих словах наморщил лоб, так что складки, пролегшие от виска до виска, сложились в строчку: «эк вы, батенька, загибаете».
Рыжов, поймав его взгляд, тотчас остыл и стал разглядывать что-то на воротничке статского советника, не решаясь снова поглядеть в глаза.
— Это возможно, как теория, — с сомнением произнёс Черницкий. — Будем уповать на то, что вы ошиблись, а если правы — на осторожность Француза. Тем более, при нём Диего с Раевским, а на их опыт можно положиться.
— Вы правы. И всё же я… — Рыжов окончательно смутился.
— Что ещё?
— Если они не… — капитан поёжился. — Не выберутся из западни. С нас спросится и за гибель агентов, и за провал всей операции. Я, может, не слишком дальновиден, но, по-моему, Нессельроде не преминет доложить Государю о наших потерях, свалив всю вину на статс-секретаря.
— Возможно, — согласился Черницкий. — Нам-то что?
— Мы служим под его началом, — очень тихо сказал Рыжов. — Я думаю, было бы неправильным не предупредить Каподистрию о возможном риске.
В глазах Черницкого промелькнуло удивление, задержалось на миг, выбирая, пустить на смену лёгкое уважение или скуку; выбрало второе.
— Бросьте, — Черницкий сдвинул черновики литературных экзерсисов к краю стола, а перед собою поставил остывший чай. — Мы служим Государю. Все эти их интриги, — он пошевелил в воздухе короткими пальцами, словно пробежался по невидимым клавишам, — это оставьте нашим министрам, сами не лезьте.
— Как есть, — согласился Рыжов. — Ну, я доложу Каподистрии о своих догадках, а там — вы правы, пусть сами разбираются.
Что ж, — Черницкий всматривался в своё отражение, растянутое в золочёном ободке чашки, — давайте. Лишним не будет.
(«А ведь могу, — невольно восхитился он собственной выдержкой, наблюдая, как Рыжов, нашедший поддержку старшего сотрудника, обрадовано кивает. — Ведь хорошо же держусь, именно так, как нужно в таких разговорах»).
— А хотя знаете, — небрежно сказал он после минутного молчания, словно задумался о чём-то совершенно отличном от недавней темы, а теперь вдруг вспомнил, о чём шла речь, — Лучше не говорите никому. Француз и сам умён, а с Раевским и Диего он и подавно не будет поступать опрометчиво. Успокойтесь, и давайте доверимся им.
— Вы так считаете? — спросил Рыжов с явным облегчением.
Черницкий кивнул.
Рыжов прошёлся по кабинету, постоял у окна, обдумывая, и сообщил:
— Я согласен.
«Где стройны тополы где-то там вознеслись, — подумал Черницкий, чувствуя, как голову заполняет приятная расслабленность. — Где дремлет какой-то мирт и стройный кипарис…»