Чьи так дико блещут очи?
Дыбом черный волос встал?
К.Рылеев
Пока Пушкин с Раевским бегут по коридору в направлении комнаты Аглаи, оставим их. Коридор длинный, а время может замедлиться по нашей прихоти; вот они — часы Якушкина, он до сих пор держит их в руках, а мы смотрим в их растерянный циферблат и — что это за звон? Звонят не часы. Да ведь и нет уже перед нами никаких часов — нумерованный круг сам собою обернулся тёмным кофейным жерлом чашки, а звонит, разумеется, ложечка, которой размешивает сахар его сиятельство граф Нессельроде. Мы в Петербурге и никуда не спешим, а наши Александры пусть побегают.
Нессельроде мрачно устремил блики пенсне в письма, лежащие перед ним на столе.
— Что вам от меня нужно? — спросил он первое письмо.
Буквы собрались в мелкую фигуру, знакомую графу и отчаянно им нелюбимую.
— Деньги, что ещё, — ответила фигура, курчавясь. — Вы мне не платите с середины лета, на что прикажете тут жить? Прошу родителей о деньгах, вот до чего вы меня довели.
— Будут вам деньги, Француз, — вздохнул граф и убрал письмо с глаз долой.
Второе послание предстало в воспалённых глазах министра статным усатым военным.
— Липранди, — удивился Нессельроде. — Вам-то чего?
— Юг полнится беспокойством, — ответил, рассыпая ровные, основательные буквы, усач. — Повсюду турки, греки, все вперемешку. Ипсиланти готовится перейти к делу и перейдёт не позднее середины лета. Это буквально в воздухе висит, верите?
— И откуда вы только это узнаёте, Липранди.
— Я всё узнаю, вы должны бы уж давно привыкнуть.
— И что же это восстание? Вы видите у греков шансы?
— Без поддержки из России не вижу, а поддержки пока что не было.
«Откуда же ей быть, — удовлетворённо подумал Нессельроде. — После писем Француза за греками установлен надзор, никто так просто не сможет примкнуть к братству «Этерии»».
— Но Ипсиланти готов рискнуть и заявить о высочайшем благоволении его делу, — не унималось письмо. — Меня, однако, тревожит иное…
И усатый Липранди поведал приблизительно то же, что мы уже слышали от Раевского, вошедшего в кишинёвский дом Француза: некое прежде мирное общество («название коего я не употреблю без крайней нужды») переживает неожиданные метаморфозы. Если к моменту восстания Этерии оно окажется достаточно опасным, то может произойти «весьма неприятный случай с переворотом или попыткою оного».
Карл Васильевич Нессельроде уже не один год приписывал себе все черты старости, но в их перечень по-прежнему не входило ослабление ума. Граф думал быстро и чётко.
«Это уже не твоя область, Карл, — сказал он себе, звеня ложечкой о чашку. — Твоя область — дела внешние. Но не допустить ли, что планируемый в перспективе переворот есть такая же провокация, как и восстание «Филики Этерии»? Что если Сиятельная Порта возжелала победить Россию именно таким способом: настроив державу против самой себя? Греки бросятся в ловушку «Этерии» — вот и повод для начала войны. А тайные общества поднимутся против Государя — приходи и бери страну голыми руками, кого она заинтересует в таком положении? Турки играют по-крупному, это уже не греческая провокация и не слабоумный Ипсиланти. Это возможный мятеж. Революция, Карл!»