– Видите ли, уважаемый Матвей Иванович… – Нине Сергеевне было немного не по себе под пытливым взглядом старика. – Меня зовут Нина Сергеевна. Я врач-невролог из Н-ской больницы. А пришла к вам по одному делу…
– По какому такому делу? – нахмурился фельдшер. – Вы что, не на прием пришли?
– Скажите, пожалуйста, это вы здесь работали в шестидесятые годы?
– Простите, а с какой целью вы это спрашиваете? – Матвей Иванович еще больше нахмурился и резко отодвинул стакан с чаем на угол стола.
– Просто тогда у вас в селе застрелили одного священника…
– Да что за бред! – возмутился фельдшер. – Кто вам наплел такой ерунды?
– Мне так в здешней церкви сказали… – теперь Нина Сергеевна понимала, что не зря пришла на медпункт. И, кажется, догадалась, как ей удастся разговорить сурового старика.
– Они еще не того наскажут! – отрезал Матвей Иванович. – Привыкли народ дурить, вот и дурят. Вранье все это!
– Но ведь говорят же, что его сын застрелил, – не унималась Нина. – Из-за девушки… Даже будто бы ружье нашли… Только я в это не верю.
Фельдшер снова потянулся к стакану с чаем.
– И правильно делаете, что не верите. Простите мою резкость, уважаемая… Нина Сергеевна, да только, если хотите знать, как раз я тело этого попа и осматривал. Так вот: никто в него не стрелял.
– Тогда кто же его мог убить? – спросила Нина.
– Никто его не убивал, – ответил Матвей Иванович. – Если хотите знать, от чего он умер, могу сказать: от инфаркта. У него уже давно стенокардия была. А в последние месяцы ему совсем плохо стало. Что ни назначу – все без толку. Тогда я ему посоветовал поехать полечиться в областную больницу. Может быть, тогда бы он и дольше прожил… Да он отказался: мол, нельзя ему храм бросить. Правда, думается мне, причина не только в этом была. Похоже, боялся он чего-то…
– А что, разве у него были враги? – поинтересовалась Нина Сергеевна.
– Ну, я их церковных дел не знаю. – Матвей Иванович опять нахмурился. – Да с таким нравом, как у него был, врагов нажить недолго. Редкой честности был человек: что на уме, то и на языке. Вот только своенравный до крайности. Чуть что не по нему – обидеть мог, и сильно. По правде сказать, не любили у нас его…
– Да за что ж его любить-то? – вмешалась прислушивавшаяся к их разговору пожилая медсестра. – Меня вон мама к нему раз на исповедь повела. Лет шесть мне тогда было… А он меня и давай расспрашивать: то-то ты делала? А вот то-то делала? Смотри не ври, Богу лгать нельзя… А сахар у матери тайком не таскала ли? Нет, говорю, батюшка. А он давай меня стыдить: и как тебе не стыдно врать? Ведь воруешь же ты сахар, по глазам вижу. Зачем Бога обманываешь? Грех это. Говори правду. Стою я перед ним и реву – ведь я отродясь чужого не брала, а он и не верит… С тех пор я больше к попам ни ногой… Да что я? Вон сколько народу у нас при нем в церковь ходить перестало! Придем, говорят, а он и давай нас бранить. Мол, совсем вы Бога забыли, даже по воскресеньям и праздникам, вместо того чтобы в церковь идти, хозяйством занимаетесь. А в храме пусто. Дождетесь, что Бог вас накажет за то, что от Него отреклись… Так нас-то он за что ругает? Мы же от Бога не отступаемся и в церковь ходим… Как говорится, за наше жито да нас и побито… Так чего нам тогда к нему ходить?.. А вот отец Виктор, тот обходительный был, ласковый. Всегда, как встретит человека, что-нибудь доброе ему скажет, аж душа радуется… Он людей любил. Не то что этот…