В отличие от опытного мага Люба тяжело отходила после незапланированного чтения сознания. Несколько дней слились в одну муторную липкость. Голова гудела словно чугунная. Люба просыпалась, справляла естественные потребности, что-то ела, пила и вновь засыпала. Иногда приходил Корд. Уставший, с тенями под глазами и сальными из-за нехватки времени волосами. Садился на край кровати, гладил Любу по голове, целовал вялые губы и вновь уходил. Работать.
Тот небольшой разговор о коварных планах Брэга быстро отошел на задний план, все мысли, точнее сны, занимали неразрешимые противоречия. С одной стороны, Люба часто видела свою дочурку. Правда, теперь Зойка не плакала, а просто смотрела в окно. По стеклу бежали струи дождя, громко стучали о карниз, размывали видимость. Девочка все время спрашивала бабу, когда же вернется мама, а та не знала, что ответить, и звала смотреть мультики. В какие-то моменты она поддавалась, и тогда от сердца отлегало, но чаще всего Зойка утыкалась курносым носом в стекло и продолжала неотрывно смотреть на дорогу.
С другой стороны, Люба чувствовала непреодолимую тягу к одному невообразимо сексуальному Ворону. Она вновь ощутила тот огонь, что он разжег в ее крови, сладость губ, властные движения языка, горячие руки, дарившие негу. А еще вспоминались те сложности, что окружали Кордавана всю его долгую жизнь. Как и без того непростой характер постепенно покрывался толстой коркой брони из равнодушия, цинизма, а порой и беспощадности. Ведь по мере достижения им профессиональных высот друзья и родственники, не говоря уже о знакомых, хотели от него лишь одного – извлечь выгоду. А враги на деле показали, как можно умело использовать любую слабость, милосердие и прочие душевные порывы против недругов.
Череп, как ни странно, не беспокоил вовсе. А как пугал: мол, ты умрешь, отступись! И что? Сгинул куда-то, хитро слепленная плазма! Чего, спрашивается, донимал?
В какой-то момент Люба проснулась от осторожного прикосновения своей новой горничной.
– Ваше высочество, пора вставать.
– Зачем? – равнодушно уставилась попаданка в едва розовеющее небо за окном. Восход? Или наоборот? Кто его сейчас разберет.
– Надо принять ванну, сделать прическу, накрасить, – принялась перечислять служанка. – Потом платье принесут.
– О! – оживилась Люба. – Мне теперь можно выходить?
– Пока нет. – Румянец смущения залил щеки горничной. – Но через два часа господин Кордаван просил вас быть готовой.
Обрадовавшись, попаданка почти бодро сползла с кровати и потопала в ванную, где ее уже ожидала горячая, умопомрачительно пахнущая розами вода. Плотный завтрак, макияж, маникюр и прочие женские радости говорили сами за себя – ее ждет свобода! Ну не будут же ее наряжать для судебного процесса? Да и Корд бы тогда предупредил… В общем, что бы ни предполагала Люба, то, что ее ожидало, не входило ни в белый, ни в черный список. И когда она это поняла – в комнату внесли черное, словно сажа, траурное платье, – то выматерилась так, как не выражалась лет десять. Вслух. На себя и свою глупость.