— А это так? — осторожно уточнила я и поднялась на подушках.
Слабость отступала, мышцы постепенно наливались силой, и перед глазами больше ничего не плыло.
— Не знаю, — покачал головой Ганс. — Все в этом замке в курсе, что проклятие может снять лишь та, кто полюбит его сиятельство всем сердцем. Но вы ведь не любите его?
— Я? Нет! — Сдув со лба лезущие в глаза волосы, я свесила ноги с постели. — Еще чего! Просто я… пожалела его, наверное.
— Пожалели? — Ганс слегка приподнял брови.
Я вздохнула и принялась смущенно разглаживать оборки.
— Пожалуй, да. Там, в комнате с портретами…
— Вы видели его родителей?
— Видела. Мать… и отца. — При воспоминании о разрезанном ножом портрете стало не по себе. — Поэтому его сиятельство запрещает входить в эту комнату, Ганс? Чтобы никто не узнал, как он любит свою покойную мать и ненавидит отца?
— Его сиятельство не привык проявлять слабость, — пояснил адъютант. — И на войне, и при королевском дворе никого не волнует, насколько серьезны твои раны. Покажешь уязвимость — порвут на клочки.
— А картины? — вспомнила я. — Пейзажи, наброски… это тоже принадлежало его матери? Или брату?
— Ему самому, — печально улыбнулся Ганс. — Еще будучи лейтенантом в кадетском корпусе его величества, его сиятельство обнаружил в себе склонность к изобразительному искусству. Проходя службу в Альтарской империи, он выучился живописи у лучших мастеров. После принятия титула у его сиятельства оставалось все меньше времени на искусство, да и проклятие выдерживать с каждым годом все труднее. А после того как окаменела третья герцогиня Мейердорфская, Гретхен, его сиятельство окончательно отказался от прошлого и запер его под замок, чтобы никто не видел, каким он когда-то был и каким больше никогда не станет.
От этих слов по коже снова пополз холодок. Я зябко передернула плечами.
— Как глупо… просто глупо заживо хоронить себя. Ненавидеть всех вокруг за ошибки прошлого. И если я не умерла, если проклятие снято… возможно…
— Это может достоверно подтвердить только его сиятельство, — перебил адъютант. — Но герцог не желает никого видеть. Придя в себя, он сразу заперся в покоях.
— Что за ребячество, — закатила глаза я.
— Ох, фрау, — вздохнул Ганс. — Его сиятельство очень убивался, когда понял, что волей случая едва не убил и вас. Я знаю его достаточно, чтобы гарантировать это.
— Тогда мы должны проверить, снято ли проклятие. — Я вскочила на ноги и подалась к дверям. — Немедленно. Сказать ему, что я жива.
— Но ваше здоровье… — попытался остановить меня Ганс, поднимаясь со стула.
Я отмахнулась: