А в это время…
Глубокая ночь. Мороз такой силы, что от дымки его не видно звезд. Он плывет в высоте, в бездонной глубине неба, наполняя его какой – то безраздельной печалью. Желтолицая красавица Луна едва пробивается через завесу черного неба и туманной изморози. Если прислушаться, можно уловить тонкие вибрации сухого боро, зимнего воздуха. Мороз давил на плечи, как тяжелая шуба ямщика. Давно не было таких холодов в Сибири.
В кромешной темноте, тяжело дыша и проваливаясь под тяжестью собственных тел в глубоком снегу, молча, иногда чертыхаясь и кого – то вспоминая при этом, шли трое мужчин.
Обходя наметенные сугробами снега неожиданные препятствия, их фигуры, словно привидения, исчезали, затем вновь, так же неожиданно, появлялись среди покосившихся могильных крестов, памятников и железных оград ночного кладбища.
– Черт, жутко как, – шепотом произнес молодой, неся в руках большой пакет, в котором, тихо постукивая, находились бутылки с водкой и минеральной водой. Там же были и пластиковые стаканы с нехитрой закуской.
Двое других, идущие впереди молодого, ничего не ответив, продолжали шагать по дороге. Им было не до него – сейчас предстоит работа. Причем не легкая, далеко не приятная и требующая определенных нервов. Либо полного их отсутствия.
Один из них, высокий, крепкого телосложения, нес три лома, две лопаты, автомобильный домкрат и еще что – то, похожее на металлический трос. Он шел легко, уверенно, не ощущая тяжести, хотя вес этого груза – более ста килограмм. И не удивительно. Кисти рук его были ниже колен, такой подкову согнет руками. Еще штрих: он практически не имел шеи, хотя эта часть тела необходима для каждого нормального человека… Имени его никто не знал. Звали просто – Бык. Сзади, за ремнем его брюк, ощущался предмет, похожий на пистолет, с которым он никогда не расставался. Даже спать ложился вместе с ним. Снимал ли он когда – нибудь брюки, кроме случаев сходить по нужде – этого никто никогда не видел.
Чуть левее от него шел третий. Выше среднего роста, широкоплечий мужчина. Он ничего не нес. Мельком разглядывал таблички на крестах, и по одному, только ему известному признаку, чутью либо нюху определял, куда, по какой дорожке кладбища надо идти. Если увидеть этого мужчину в лицо хоть один раз, – не забудешь. Слишком заметен его облик. Кривой, чуть влево, словно в усмешке, слегка приоткрытый рот. В ту же сторону, влево, почему – то искривлен нос. Может, в детстве или в юности его искривили принудительно. Это сразу бросалось в глаза любому, кто хоть однажды его видел. А его вечную улыбку можно была назвать улыбкой дауна. О таких много анекдотов. Но, не дай Бог, если кто – нибудь однажды, хоть словом одним, позволит себе вольность неблагоразумно пошутить в отношении его улыбки. Но на кличку Кривой он отзывался, как на собственное имя (которое, надо заметить, также никому известно не было).