И на самом деле было очень прелестно, очень красиво, так чудесно, что сердце у меня сразу стало большим и теплым. И мне очень захотелось узнать, где моя мама. Я поднял голову к Голубому Небу: « Мама, посмотри, как у нас хорошо, какие мы радостные. У нас вечером будет праздник. Я обязательно позову тебя на него, ты же так любишь веселье. Любишь песни, игры, потанцевать».
Вот хлопнула калитка. Первой появилась бабушка Люба в красивом сине – голубом платье, которое при ходьбе переливалось и издавало легкое шуршанье. Вместо стареньких галош она надела туфли на каблуках и, видимо с непривычки, сильно покачивалась при ходьбе. Даже когда она остановилась, ее все равно вело из стороны в сторону, точь – в – точь, как будто она находилась на палубе корабля.
Подойдя к столу, старушка всплеснула руками:
– Это вы так потрудились, ай да молодцы, – сказала она, – давайте – ка я вас всех расцелую.
Она обняла меня, Арину и, конечно, Дымка, который уже успел подсуетиться и оказаться рядом – ну какое же веселье без него!
Гирлянды на деревьях привели бабушку Любу в состояние, близкое к восторгу. Подняв глаза на ветки и увидел такое яркое зрелище, старушка застыла. Язык словно прикусила, а глаза расширились и сами стали излучать свет, как наши гирлянды.
Наконец, придя в себя, она тихонько, по – детски трогательно – нежно произнесла:
– Я впервые увидела такие чудеса, у меня сердце словно в пятки ушло. Так все напомнило мне детство, когда я помогала маме наряжать елку.
Бабушка Люба достала из небольшой сумки, потертой местами из – за частого использования, банку клубничного варенья
– Это на сладкое, – сказала она, отдавая мне банку.
– Спасибо вам, бабушка.
Затем она вынула из сетки, которую также принесла с собой, кастрюлю, завернутую в плотную бумагу.
– А это, тыква тушеная, с сахаром и яблоками, – торжественно произнесла старушка. – Мое любимое блюдо. Правда, в последнее время я готовлю его редко, но по – такому случаю вот встала пораньше, поколдовала над печкой; слазила в погреб, где у меня тыква и яблоки в прохладе томятся.
И даже через плотную бумагу пробивалась дразнящая сладость. Мы невольно потянули носами.
А Дымок… вытянув, казалось, к самому горизонту, лохматую мордашку, приглушенно всхлипывая, подполз на животе к бабушке Любе, и так печально, грустно опустил голову на ее туфли, что на высоком каблуке, и заскулил жалобно, едва ли не скорбно. Сквозь стиснутые зубы вытекали розовые слюни.
– Ах ты, прекрасное хвостовое создание, – весело молвила старушка. – Да разве устоишь против твоего смиренного поведения, любую душу, даже каменную растопишь своими собачьими жалобами!