Малыш, номер 72, стоит чуть поодаль, его белые розы роняют лепестки. Он трогает серебряный крестик у себя на шее, трет его пальцами.
При каждом вдохе и выдохе я чувствую, как золотой медальон, который дала мне Касси, легонько подпрыгивает у меня на груди. Внутри этого крошечного золотого сердечка перекатывается таблетка. Золото – липкое от крови из порезанного соска.
– А это действительно Корд Куэрво? – говорит номер 137. Прищурившись, смотрит сквозь клубы конопляного дыма и одеколона и говорит: – Звезда «Всади мне пожалостней» и «Как важно быть скабрезным»?
Я киваю и говорю ему:
– И еще «Леди Уиндермир – попка веером».
Первоклассные, элитарные ленты – все до единой. Я машу рукой Корду, и он машет в ответ.
Номер 49. Номер 567. Номер 278. Чуваки, которых вызывают, они все хватают свои пакеты с одеждой и поднимаются следом за Шейлой по лестнице. Обратно не возвращается никто – только Шейла. Я бы поставил на то, что тех, кто исполнил свою работу, выпускают наружу через какой-нибудь другой выход. Чтобы не рисковать. Чтобы никто не вернулся в общую комнату и не рассказал остальным, что их ждет. Узаконенный стандарт для процедуры гэнг-бэнга называется «мгновенным сексом во всех проявлениях», что означает, что можно пользоваться любой дыркой – влагалищем женщины, ее задницей или ртом, – и любым инструментом, а именно членом, пальцем или языком, – но не дольше одной минуты. То есть ты входишь следом за Шейлой в ту дверь и уже через минуту выходишь. Кончил ты или нет – это вообще никого не волнует. Тебя выпихивают наружу через какой-нибудь пожарный выход, не дав даже натянуть штаны.
Номер 137, который по-прежнему щурится на Корда, говорит:
– Жалкое зрелище.
Он кивает на Бимера Бушмилса и Барка Бейлиса и говорит:
– Представьте себе человека со складом ума, который всегда остается на уровне половозрелого, сексуально озабоченного юнца; человека, посвятившего всю жизнь тяганию тяжестей и эякуляции «по звонку», строго в нужный момент. Он вызывающе не желает взрослеть, он задержался в подростковом возрасте, он бодр и молод душой и телом – до тех пор, пока не проснется однажды утром обрюзгшей и дряблой развалиной средних лет.
Честное слово, когда этот чувак говорит про «обрюзгшую развалину», он смотрит на меня в упор, хотя, может, он просто смотрел на меня. Я говорю: это не самое страшное, что может случиться. Допустим, чувак отыграет два сезона в популярном телесериале, а потом потеряет роль из-за какого-то грязного секс-скандала, причем он уже настолько прочно ассоциируется со своим сериалом – где он играл роль, ну, скажем, какого-нибудь туповатого частного детектива, – что его уже не приглашают сниматься в каких-то других более или менее пристойных проектах. Я говорю, что вот