– Даже если вы понюхаете его яйца и ничего не почувствуете, – говорит мне ассистентка, – это еще ничего не значит. Не каждый способен почувствовать запах цианистого водорода.
Где-то снаружи отчаянно воют сирены. Они приближаются, становятся громче.
Девочка-ассистентка тянется через стол, собирает недоеденные кексы. Корки от пиццы. Размокшие пирожные, с которых слизали всю сладкую глазурь из кленового сиропа.
Сирены уже совсем близко. Воют прямо над нами, за бетонной стеной.
– Если вы собираетесь подкатиться к мисс Райт, – говорит мне ассистентка, – лучше заранее настройтесь на то, что у вас ничего не получится.
Она наклоняется, чтобы поднять что-то с пола. Держит эту штуковину двумя пальцами, хмурится и говорит:
– Какой-то придурок жевал гондоны?..
Я пожимаю плечами и говорю: кому – что.
Носком туфли она пытается соскоблить с пола выплюнутую кем-то жвачку и рассказывает о том, как она несколько месяцев добивалась встречи с Касси. Как Касси рассказывала о ребенке, которого отдала на усыновление, и говорила, что это было самой большой ошибкой в ее жизни – ошибкой, которую она не сумела исправить. Не сумела избавиться от чувства вины, которое, собственно, и заставило ее сняться в этом фильме, чтобы сделать его богатым, своего потерянного ребенка. Чтобы жизнь Касси Райт – жизнь, растраченная впустую, – все-таки была прожита не зря.
Сирены уже совсем близко. Они воют так громко, что ассистентке приходится кричать.
Продолжая смахивать со стола крошки и отдирать прилипшие конфеты, девочка-ассистентка кричит:
– Такое терпение бывает только от ненависти.
Она кричит, что только целая жизнь – жизнь как сплошной гнойный абсцесс ненависти и злости, – придает человеку решимости часами ждать, стоя где-нибудь за углом, под дождем и палящим солнцем, и изо дня в день околачиваться на автобусных остановках – на случай, если Касси Райт вдруг пройдет мимо.
Ждать столько лет, чтобы наконец отомстить.
Сирены смолкают, становится тихо. Мы стоим и смотрим друг на друга: я, ассистентка и мальчик под номером 72. Мы втроем, в пустой комнате.
И актер номер 72 говорит чуть ли не шепотом, но в тишине, воцарившейся после того, как умолкли сирены, все равно получается громко. Он говорит:
– Это ты.
Он проглатывает комок сахара и слюны и говорит:
– Ты – тот самый ребенок, дочь Касси Райт. А Касси даже не знает.
Сминая в кулаке пустую банку из-под лимонада, девочка-ассистентка говорит:
– Небольшая поправка…
Она улыбается и говорит:
– С этой минуты я – тот самый очень богатый ребенок.
Эта девочка-ассистентка… у нее нос Бранча Бакарди. Прямой и длинный. Ее черные волосы – это волосы Бранча Бакарди. Ее губы – это его губы.