Герлоф промолчал.
– Очень хорошо, – решительно сказала Юлия. – Пусть занимаются.
– А расписку дашь?
Юлия раздраженно передернула плечами – ей стало неудобно за отца. Но Леннарт принял вопрос совершенно нормально, только улыбнулся слегка.
– Конечно, Герлоф. Напишу тебе расписку, так что в случае чего… если, например, неумехи в Линчёпинге потеряют твой сандалик, подашь в суд на боргхольмскую полицию. Но я бы на твоем месте не беспокоился.
Юлия проводила полицейского и вернулась. Герлоф мрачно смотрел в окно и вертел в руке написанную довольно скверным почерком расписку Леннарта Хенрикссона.
– Леннарт говорит, надо всем рассказывать про сандалик, – сказала Юлия ему в спину.
– Вот как он, значит, сказал… – не поворачивая головы, медленно произнес Герлоф, – всем, значит, рассказывать…
– О чем ты думаешь?
– Тебе не надо было ему говорить.
– Ты же сам сказал – говори каждому встречному.
– Я полицию не имел в виду. Разберемся сами.
– Разберемся сами? – ядовито протянула Юлия. – Что значит – разберемся сами? Думаешь, похититель Йенса… если его вообще кто-то похитил… сам явится сюда? Я, мол, тоже хочу поглядеть на сандалик? Неужели ты веришь, что это возможно? Чтобы этот таинственный похититель пришел и рассказал, что он сделал с Йенсом?
Герлоф по-прежнему смотрел в окно. Даже головы не повернул.
– А что ты сам делал в тот день? – сказала она с нарастающим раздражением.
– Ты знаешь.
– Я знаю… Мама плохо себя чувствовала. Кому-то же надо было присматривать за твоим внуком! А ты пошел, как ни в чем не бывало, штопать свои сети. Тебе, видите ли, порыбачить захотелось.
Герлоф медленно кивнул.
– И тут упал туман, – сказал он.
– Да… густой, как… как гороховый суп. И что же ты сделал? Забеспокоился – как там, дескать, малыш в таком тумане? Пошел поскорее домой? Куда там! Ты продолжал возиться со своими проклятыми сетями. Это, конечно, много занимательнее, чем нянчиться с маленьким ребенком. Что, не права я?
– Я все время прислушивался… Если бы Йенс… а я ничего не слышал.
– Да не об этом речь! Речь о том, что, когда ты был нужен, тебя никогда не было! Все в доме делалось, как ты того хочешь. Всегда, при любых условиях…
Герлоф не ответил. Ему показалось, что на улице стало темнее. Неужели уже начинаются сумерки? Он слушал дочь и думал – она права. Но что на это ответить?
– Я был вам плохим отцом, – грустно сказал Герлоф. – Ты права – меня часто не было с вами. Были другие дела… Но если бы я мог что-то сделать в тот день… если бы этого дня вообще не было.
Он замолчал – перехватило горло. Повисло тяжелое молчание.