Она сделала поворот вокруг себя, и поднявшийся подол ее платья слегка оголил ей бедра.
– Нравится? – спросил Эйден, неприкрыто любуясь ею.
Почему нельзя договориться с ночью? Чтобы та дала ему пропуск к телу Сары, а утром все стерла из ее памяти.
– Просто восхитительно!
Эйден подошел к дивану под широким навесом и включил керосиновый обогреватель. Сара плюхнулась на диван, поджав под себя одну ногу. Эйден поставил на столик бутылку вина и сел рядом.
На достаточном расстоянии, как с подругой.
– Хотите обсудить произошедшее? – спросила Сара. – Когда выговоришься, становится легче.
И Эйден вдруг понял, что действительно хочет с ней поделиться. Сара не держит камня за пазухой и не преследует выгоду. Казалось, ей действительно интересно, что его так волнует.
– С восьми лет я подозревал, что мой отец мне не родной.
– Да, это я слышала. Но как можно понять такое в восемь лет?
– Я приехал из школы-интерната домой на рождественские каникулы. И случайно услышал их разговор.
– Вы не пытались поговорить?
Эйден отпил глоток вина. Что сделать, чтобы отогнать эти мрачные воспоминания? Вот он стоит один на верхнем этаже роскошного дома Лэнгфордов. В ту ночь он не мог уснуть и поднялся с кровати. Он пошел попросить у мамы стакан теплого молока. А вместо этого услышал ужасные слова.
«Если бы у меня был шанс изменить прошлое, я бы его изменила. Но он уже не твой сын, и этого я изменить не могу».
– Я пытался поговорить, но через много лет, – ответил Эйден. – Роджер Лэнгфорд никогда не испытывал ко мне теплых чувств. Он любил Адама и Анну. Это объясняет, почему меня выгнали из семьи.
– Как – выгнали? – округлила глаза Сара.
– А как назвать то, что меня отдали в интернат? Это случилось сразу после рождения Адама. Мне было семь лет. Родители сказали, что это якобы пойдет мне на пользу.
На глаза Сары набежали слезы. Эйден не мог смотреть в это грустное лицо, пусть даже на нем отражается его собственная боль. Сара взяла его за руку, придвинулась ближе. Расстояние между ними почти исчезло, и Эйден был этому рад. Больше всего на свете он хотел сейчас откинуть ее на спину прямо здесь, на этом диване.
– Поверьте, мне очень жаль, – нежно проговорила Сара.
– Дальше было хуже. В интернате надо мной смеялись. Несколько раз даже избили. Я не смог за себя постоять. Но отца это лишь убедило в том, что я должен остаться в интернате. Якобы там закалится мой мужской характер.
Сара нежно водила большим пальцем по его ладони.
– Ни один ребенок этого не заслуживает, – тихо сказала она.
В лунном свете Сара была божественна. Словно музейный шедевр, оживленный волшебником.