Один из способов, с помощью которого генетики исследуют такие взаимосвязи, называется полногеномным поиском ассоциаций и часто используется для выявления генетических заболеваний. Исследователи сравнивают геномы людей с каким‑либо заболеванием и без него – скажем, с болезнью Альцгеймера или семейной историей рака – и ищут участки генома, которые отличаются у этих двух групп. Именно в этих различающихся участках должны таиться гены, ответственные за развитие той или иной болезни. В случае ожирения исследователи сравнивают геномы людей с избыточным весом и людей с нормальным весом одного возраста. Разумеется, эти исследования обнаруживают отличные участки, в которых должны находиться гены, влияющие на вес. Но ни один из выявленных участков не содержит гены, кодирующие вкусовые и обонятельные рецепторы. Судя по всему, наше индивидуальное восприятие мира вкуса и запаха никак не влияет на предрасположенность к ожирению.
Наконец, есть еще одна причина предполагать, что вкус сам по себе не сильно влияет на то, сколько мы едим. Если бы наше переедание было вызвано восхитительными флейворами еды, то люди, которые лишаются способности воспринимать флейвор – в частности, теряют чувство обоняния, – должны были бы также терять интерес к еде и, как следствие, гораздо меньше есть. Каково это – перестать ощущать вкус еды, я испытал на себе в зале заседаний Центра Монелла благодаря Гэри Бошаму. Теперь же я хочу узнать, что происходит в случае длительной потери вкуса и обоняния. Для этого я отправился в Медицинский центр Пенсильванского университета, точнее в Центр исследований расстройств вкуса и обоняния уже известного нам Ричарда Доти, чтобы встретиться с его пациентами.
Патриша Ягер никогда не имела серьезных проблем со здоровьем. «Я работаю в Антарктике. Вас туда просто не пустят, если у вас хоть что‑то не так со здоровьем», – говорит Ягер, океанограф, изучающая климатические изменения. В январе 2014 года Ягер – широкоскулая стройная женщина с длинными тронутыми сединой волосами – стала замечать у себя во рту постоянный металлический привкус. Как ученый, она перебрала все возможные варианты: кислотный рефлюкс, сахарный диабет, климакс. Ничего не подходило. Ее врач обнаружил у нее немного жидкости в среднем ухе и предложил противоотечные средства, но металлический привкус не исчез.
Однажды она готовила обед, когда на кухню прибежал ее сын и сказал, что в доме стоит ужасный запах. Оказалось, что в духовке сгорела сырная запеканка. «Я совершенно не чувствовала запах горелого сыра, – вспоминает Ягер. – Я подумала: "Боже, происходит что‑то серьезное!"» Отоларинголог сказал, что у нее нарушено обоняние, и предположил, что это может быть вызвано необратимым повреждением нервов или опухолью мозга, что она так боялась услышать. «Я была совершенно сражена», – рассказывает она. К счастью, МРТ‑обследование исключило последний, самый страшный вариант, и Ягер порекомендовали обратиться в клинику Ричарда Доти в Филадельфии.