Перегружен был порт разношерстной людскою толпою,
Порт надсадно гудел, как осиный встревоженный рой.
И простуженный дождь озверело плевался водою,
И вертел во все стороны ушастой своей головой.
И откуда-то сверху сипел репродуктор нещадно,
Объявляя посадку в какую-то Тмутаракань.
А на взлетно-посадочной было кому-то отрадно,
А кому-то неладно, а кому-то и вовсе за грань.
Разметался асфальт мокрым зеркалом, вдребезги битым,
Став похож на паркет во дворце из лучистого льда.
Улетал самолет синей птицей из сказки забытой,
Уносящий тебя от меня неизвестно куда.
Все пути ведут в Рим, но не каждый доходит до Рима,
А из тех, кто дошел, вряд ли в Цезари выбился вдруг.
Почему ж мы спешим убежать от того, что любимо,
Расписав небеса кружевами дурацких разлук?!
Я так и не отправила ему эти стихи. Надеялась, что он сделает первый шаг сам. Но он его не сделал…
Гури все еще ждал моего ответа, ждал остро и пронзительно, готовый сам взорваться изнутри и взорвать все вокруг, и будь, что будет. Когда-то я так же ждала его приезда в Москву. Кожа на моей руке плавилась от прикосновения его губ и вместе с кожей стремительно плавилась я сама.
— «Королева в восхищении»[12], - с трудом пробормотала я, не глядя ему в глаза и боясь разреветься, как тогда, в аэропорту. Черт бы побрал тебя, Огурец/Гури Рондолдьф (нужное зачеркнуть, ненужное выкинуть)! Ну, зачем ты снова появился на моем пути?!
— Я буду ждать, — одними губами произнес Гури, и выпустил мою руку.
* * *
Старый Мойса сидел в кресле, курил трубку и разговаривал с портретом молодой женщины, висевшим на стене напротив него.
— Если бы ты уже видела эту девочку, Лейси. Когда мы с тобой удирали с Архипелага Ведьм, ты была такая же молодая, и тебе так же было страшно, как и ей сейчас. А она таки тебе бы понравилась. Ей предстоит такая нелегкая дорога, что боже мой. Жаль, что ты не дожила до сегодняшнего дня. Мы могли бы вместе тряхнуть стариной и помочь ей. Ты ведь такая выдумщица. А один я уже мало что могу. И все же, как ты считаешь, я таки еще на что-то гожусь, или пора на печку? Конечно, какой-то прок от меня еще есть, это тебе твой Мойса говорит, а он слов на ветер не бросает. Лейси, Лейси, ну почему ты ушла без меня? Что же мне старому делать?
Изображение на портрете вдруг затуманилось и исчезло, а вместо него замелькали странные картинки. Старик внимательно вглядывался, не переставая бормотать: «Так, так, так, понятно, Лейси, понятно». Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось и с портрета снова смотрело молодое женское лицо.