– Что, правда палки в жопу суют? – засуетился начальник.
– Да хрен его знает, как там они на «избранность» проверяют, может, сам ликан к вам придет, обнюхивать вас будет. Может, заодно поищет в отделении «оборотней».
– Вот нам этого дерьма тут не надо, сами разберемся. – Иванов почесал лысину под фуражкой. – А что этот «избранный» сам-то не покажется? У них, говорят, сейчас зарплаты бешеные!
– Ссыт небось. Недавно вон пятеро из спецотряда приехали разбушевавшегося приструнить, так он четверых к праотцам отправил.
– Врешь!
– Крест даю! Они же по силе разные бывают… Или, может, и не зассал, а просто сам не знает. Некоторые же все еще находят в себе новые силы.
– Так может, это я и есть? Вон, смотри, у меня живот уменьшился, и, кажись, мускулов на руках прибавилось! – Начальник демонстративно сбросил с себя мундир, оставшись в одной белой майке-алкоголичке.
Дверь в кабинет открылась, и вошла молодая женщина в форме. Она смотрела на документы у себя в руках и сначала не заметила «циркового представления».
– Я тут принесла вам копии документов… – Женщина подняла глаза и уставилась на оголенное пузо начальника.
– Амелия! Что ж ты входишь не стучась! – завопил Петренко.
– Простите. Я стучалась, но из-за смеха слышно не…
– Ой, да хрен с ним, – прервал ее оправдание Иванов. – Лучше поди сюда и скажи, возмужал ли наш бравый Петр Петренко! Я вот не вижу изменений.
– Да пошел ты, Семен. Амелия, скажи ему!
– Я оставлю документы и пойду, пожалуй. – Амелия суетливо положила бумаги на полку комода и закрыла дверь с той стороны.
– Ну, видать, не я, – раздосадованно плюхнулся на стул Петренко.
– Ой, не бери в голову, что баба знать-то может!
– Э-э, попрошу! – Петренко указал пальцем на портрет президента Екатерины Гориевой, боясь, что та его как-то услышит. – Они, бабы, конечно, тупые в основном, но попрошу без сексизма в моем кабинете.
– Ой, да ладно тебе. Я пойду уже, нам теперь разбирать завалы на Шойковской, там недавно бомжиха случайно храпом пятиэтажку положила. «Избранные» ее в их специальный карцер отвезли, а жмуриков из обломков доставать нам, простолюдинам.
– Хрен с тобой, вали, – махнул на него рукой Петренко.
* * *
У главного ангара Служителей Хаоса стоял только один охранник. Двое культистов, поставленных на охрану, решили меняться посменно, чтобы один всегда мог находиться внутри и слушать разразившиеся дебаты между «избранными» их культа.
– Бать, ты что-то попутал. Думаешь, мы, «избранные», одной масти с петухами этими? – Роберт указал пальцем на первого попавшегося не «избранного» в зале. – Мол, тетерев этот полижет задницу пахану – «Я верю в Богиню» – и он уже нам ровня? Я три дня не мог подойти к братанам по зоне, в расход их пускал, пальцем не шевеля, – не хотя того. Мне это надо было? Нет! Чтобы выйти в козырную, Богиня сначала нас в парашу тыкала хлебальником. Те, кто поднимался с чистым хавальником, теперь ее «слуги верные», а те, – он снова указал на не «избранного», – шестерки, расходник. Вон Дениса вспомни! На нем портки сгорали, хлеб углем становился, хата с женой и сыном сгорела – а теперь он при пророке только и ошивается. Шам же и вовсе в ящик сыграл сначала. Мученический путь, нам выпавший, – вот что определяет цену нашей души перед Богиней! – Каждый раз, когда Роберт пытался говорить словами пророка, без фени, казалось, что он превращался в другого человека.