С начала до конца (Аникина) - страница 24

Странным образом мой взгляд останавливается на человеке, сидящем за столиком напротив, лицом ко мне. Это пожилой человек, мужчина, ему далеко за шестьдесят. Одет он во что-то летнее и светлое, на голове шляпа, ноги вытянуты в проход, рядом со столиком — тросточка. Седые усы, тёмные глаза, а подробности — нечётки. Было бы глупо, если бы я сейчас достала из сумочки очки специально для того, чтобы разглядеть его лицо. Но он смотрит на меня. Сощурился, чуть запрокинул голову. Смотрит, не отрываясь. Я тоже, не отрываясь, смотрю на этого пожилого мужчину. Просто молча смотрю.

И меня вдруг окатывает тёплая волна, это происходит независимо от моего сознания. Чьи-то руки подхватывают моё тело, внезапно ставшее маленьким, кружат его, и пространство съезжает слева направо и вверх — я вдруг вижу нашу старую квартиру на Красном проспекте в Новосибирске, где я родилась, а родители жили ещё вместе. Я вижу зелёную обивку дивана, продолговатое зеркало на дверце поцарапанного шкафа цвета тёмного ореха, и в этом зеркале — молодого мужчину, он смеётся и держит на руках ребёнка в цветной распашонке. Лицо ребёнка разукрашено метиленовой синькой, этот ребёнок — я, я знаю это точно. Я вижу своё отражение в зеркале, противное лицо ветряночного чудища, и мне становится страшно, я плачу, а мужчина что-то напевает, тормошит меня, поддерживая подмышками, смотрит на моё страшное размалёванное лицо и повторяет: «Синенький цветочек ты мой, си-и-и-ненький!» А потом вижу бабушку, и себя уже постарше, классе во втором, и бабушка отчитывает меня: «Такая же лентяйка, как твой папенька. Тоже приходил домой и весь вечер валялся, ноги задрав к потолку!», и это чувство стыда за себя, за «папеньку», за бабушку, и вообще — хоть провалиться сквозь землю… А ещё фотографии: чёрно-белые свадебные мамины фотографии, на них отец молодой, высокий, черноволосый. И ещё страничка в Интернете, Викентьев Николай Витальевич, директор новосибирского завода номер 60. Тяжёлые глаза, усы и залысины по бокам невысокого лба. Телефонный звонок — здравствуй, папа, не узнаёшь, может, лучше с вами на Вы, у вас была дочь, помните? — нет, этого не может быть, ну как поживаешь, да, да, если что-то нужно — звони.

Я сижу напротив и не могу достать очки. Их и не нужно доставать, я ведь помню то чувство, когда я смотрела чёрно-белые фотографии, и мне достаточно этого. Здравствуй, мне сорок четыре, за спиной у меня два развода, дочь моя выросла и уехала на каникулы в Питер, я учу курортников танцевать танго, а дома пусто, и на кухне отклеиваются обои, и дверца шкафа — нет, не того, поцарапанного, но тоже старого, кухонного, еле-еле держится, а мне и наплевать. Смотри, вечер, и фонари похожи на мороженое, и мусор вдоль бордюров, и отдыхающие, и ты сам — отдыхающий, живёшь в каком-нибудь санатории, приехал вместе с детьми или пожилой женой, они все сейчас на пляже или в маленьком местном магазинчике, или уехали на экскурсию, да какая мне разница, где они.