В другое время Сараев и слушать бы не стал, но отказать погорельцу не решился. Да и лишние деньги не помешали бы.
– Постой, – остановил он Резцова у порога. – Посмотри, пожалуйста. Когда я сюда переехал, здесь пол был зеленый. Я его перекрасил. А теперь мне кажется, что та зелень проступает сквозь эту краску.
Резцов опустил глаза.
– Никаких пятен не видишь? – спросил Сараев.
– По-моему, всё одного ровного говнистого цвета, – пробормотал Резцов.
– А вот здесь? – Сараев, с замиранием сердца, показал ладонью.
– Что – «здесь»?
– Есть пятно?
– Пятна, Сараев, есть даже на солнце. Даже на безупречной совести твоего друга Прохорчука. Так я зову?
Резцов вышел и через минуту Сараев услышал на лестнице торопливые шаги. Похоже, что девица ждала в подворотне или во дворе. Первым вошел Резцов с рюкзаком в руке, на котором болтался игрушечный медвежонок. За ним, улыбаясь и размеренно кивая, шла довольно рослая девица. Когда они все прошли в комнату, Сараев разглядел ее получше – лет тридцать, а то и больше, грубоватые крупные черты, сутулость, мелко завитые волосы, на запястьях нитяные и бисерные браслеты.
– Хай! Мэнэ звуть Одарка, – сказала она и протянула Сараеву ладонь. Дурашливо потупившись, надувшись, хлопала глазами, переводя взгляд с Сараева на Резцова и обратно; вдруг шумно рванулась к окну, – ой, якый чудовый явир! Якый могутний!
Платан был и в самом деле хорош необычайно.
Резцов стал с ней прощаться:
– Ось тоби Андрий. Покищо залышаю тоби… топто, тэбэ в його… этих, как их… дуже гарных чоловичих руках, нет – дуже добрых, о! Так что будь, в смысле, поводься як можно, сама, в общем, розумиешь… бувай! До побаченя. Завтра потелефонуемся.
Девица бросилась к нему, обняла и поцеловала в обе щеки. Сараев показал ей, как обращаться с душем, и пошел провожать Резцова.
– Слишком она какая-то… непосредственная, – сказал он на улице.
– Есть такое. Ты скульптора С. не знал? В прошлом году умер. Он таких называл «нимфетище». К тому ж она еще и революционэрка. У них у всех мозги поморожены. Ползимы в этой собачьей свадьбе гужеваться – такое даром не проходит. Вот чего ему неймется, а? Чего ему, твари, неймется? – видимо, опять вспомнив Прохора, воскликнул Резцов. – Ты не знаешь? Я вот слышал, что он кино какое-то собирается снимать. Чего ему еще надо?..
– Это мое кино, – сказал Сараев.
– Что?
– Я говорю, что кино, которое Прохор собирается снимать – моё. Он хочет снимать со мной.
– Это как? Вы же вроде разругались…
– Он приходил после этого.
– Да ну!
Сараев рассказал о визите Прохора, попутно коря себя за болтливость: стоит ли уж так всё выкладывать? Всегда его это удивляло: с какой легкостью тяга говорить, издавать звуки подминает под себя всякую осторожность.