– Вишь ты! – сказал он князю. – Смотри, князь. Все как есть в сапогах! А у нас полдружины в лаптях.
Князь понял, что имел в виду воевода. Такое войско могла содержать и обучать только очень сильная держава.
– Вижу! – сказал глухо князь. – Станем в другой раз воевати лапотников!
Эта фраза, сохраненная летописцами на века как одна из самых важных, о многом говорила. Ею князь признал независимость и право на самостоятельную государственность Камской Болгарии. Он как бы закрепил не существовавшую прежде, но в битве обозначившуюся государственную границу между собственным княжеством и государством болгар.
Это почувствовали прежде всего те, кто дрался в первых рядах. Если прежде дружина княжеская и ополчение киевское дрались с племенами, то теперь они столкнулись с державою. И держава эта не уступала силою Киеву, а может быть, и превосходила его. Сказавши о сапогах и лаптях, князь как бы объяснил свою политику присоединения всего, что стояло на низшей ступени государственного устройства, чем Киев. Столкнувшись же с дружиной Камской Болгарии, он столкнулся с государством если не превосходившим, то равным по воинским и иным возможностям и обогнавшим Киев, бесспорно, в том, что у болгар камских была государственная религия, а у державы Киевской ее не было. В первом и во втором (случившемся позднее) походах на болгар Владимир отчетливо понял – он сталкивается с новым народом.
Он сталкивается с тем, о чем думалось и загадывалось ему на будущее: общая для державы религия из людей разноплеменных делает единый народ. В Болгарии такая религия была – ислам, потому и единый народ уже существовал, а в Киевской державе такой религии не было.
Сильно поредевшая дружина, отягощенная военнопленными и обозом с награбленным, медленно потянулась обратно к Киеву. Они победили, но ощущения победы не было, а была смертельная усталость. Дружина, потерявшая почти треть, как бы сразу состарилась…
Три дня отдыхали «на костях», вблизи места сражения. Язычники приносили благодарственные жертвы своим богам, даровавшим победу. Христиане в открытую отпевали и погребали своих товарищей, вознося над их могилами кресты.
Илья отпросился с отроками в Карачаров. К немалой его радости и удивлению, в Карачарове копошился народ. Илья узнал нескольких своих родаков.
– Вот, – говорили они Илье, который звал их в Киев. – Города нашего и селища нашего, конечно, нет – это ты верно говоришь, да разве построить его долго? А вот что взаправду долго и тяжко делать, так это на новом месте поля выжигать да расчищать. А тут города-то пожгли, но поля остались. И неча отсюда куда-то стремиться. А что людей много побили да в полон побрали – горько, конечно, тяжело, спору нет, но бабы новых нарожают. Главное – было бы чем их кормить, новых-то… Так что, Илья Иваныч, никуда мы от своей пашни не пойдем.