– Народ сей веры не примет. То же будет, как с идолопоклонством… Суть веры нам непонятна, и язык непонятен ее… Да и нестроения меж князьями исламскими идут… Такая резня, сказывают, из-за веры…
Старец сидел у входа в пещеру на камушке, улыбался младенческой беззубой улыбкой, помаргивая слезящимися, отвыкшими от света глазами, и напоминал какого-то выцветшего в темноте не то крота, не то еще какого-то зверушку Невесомый и вроде вовсе плоти лишенный, будто из книги вышедший.
– Откуда вам, старцам, все ведомо? – не удержался от вопроса Илья.
Старец засмеялся по-детски.
– Двое, – сказал он, – восхотели воды речные увидеть в полноте их. Один сел в лодку, выплыл на середину реки, а другой на берегу остался и взирал на все мимо него проплывающее. Кто более воды увидит? То-то и оно! Тот, кто на берегу сидит, ибо тот, что в лодке, с водою плывет, только ее озирает. Мы, монаси смиренные, на берегу моря житейского пребываем, а воды времени мимо нас текут и все нам оставляют. Старцы же, коим откровение дано, мысленно и бестелесно странствуют по времени и ведают не только то, что было, но и то, что будет.
– И что же будет? – спросил Илья. – Вон монах римский сказывал, что все Богом предопределено…
– Сие – ересь, – спокойно сказал старец. – Когда так-то, зачем Господу человек? За человеком – воля. Он выбирает, куда склониться, кому служить – свету или мраку. И сия служба – непрестанная, и усилие общее.
– А князь как же?
– Князь за народ свой представительствует. Какая молитва народа, таков и князь. Всякая власть от Господа, по грехам нашим…
– А ежели народ одного хощет, а князь по-другому делает?
– Так не бывает. Значит, в умысле своем народ хощет того, что князь делает. И всякое зло и неправда перед Господом князем по тайному помышлению народа творится!
– А ежели народ другое помышляет, а князь не слушает?
– Таковых Господь вразумляет.
– Как это?
– Кого как, – сказал монах, поднимаясь на хрупкие свои ноги и опираясь на могучего Илью, с трудом передвигаясь ко входу в пещеру, где стояли два монаха-привратника.
Обернувшись к заходящему солнцу, старец отвесил ему поклон, прочитал молитву Залитый светом заходящего вечернего светила, он казался высеченным из багряного камня. Благословил склонившего голову Илью:
– Все Господь управит ко благу. Не печалуйся. Уныние есть первый грех и врата всех бед. – Повернулся и пошел, словно в раскрытую могилу, в растворенный зев пещерного хода.
Илья спустился к отроку, державшему коня. Неторопливо поднялся в седло. И долго ехал шагом, размышляя обо всем, что сказал старец. У въезда в Вышгород навстречу ему выскочил всадник.